Преступление и наказание в английской общественной мысли XVIII века: очерки интеллектуальной истории

В отечественной историографии «Ньюгейтский календарь» привлекает внимание преимущественно филологов, как предтеча «ньюгейтского романа» и английской детективной литературы, что нашло отражение в диссертационном исследовании и статьях И.А. Матвеенко[80]. Блестящая статья томского историка Н.В. Карначук, напротив, посвящена материалам, идейно предшествовавшим «Календарю», а именно английским плутовским романам, памфлетам, площадным балладам, анализ которых позволяет выявить диапазон, в котором трактовалась вечная тема преступления и воздаяния.

Уникальность интерпретации искомого исторического источника в данном следовании состоит в том, что она базируется на теоретических положениях психологической антропологии, до сих пор актуальных в науках о культуре. По определению Т.Р. Вильямса, «психологическая антропология изучает судьбу индивидов в специфическом культурном контексте и интерпретирует полученные данные разнообразными психологическими теориями»[81]. Ее предмет чрезвычайно обширен, но в избранном нами ракурсе рассмотрении преступления с точки зрения мотивации его субъектов, с одной стороны, и общественности в поиске универсальных форм нейтрализации преступной агрессии, с другой, мы фокусировались преимущественно на анализе эмоционально-психологических состояний[82], а также специфики проявления и восприятия насилия в социальном и духовно-интеллектуальном контекстах исследуемой эпохи. Поэтому мы привлекали широкий круг отечественных и зарубежных исследований по криминальной психологии, в числе которых классические труды Ч. Ломброзо, М.Н. Гернета, П.Н. Тарновской, Е.Н. Тарновского, А.А. Левенстима, Ю.М. Антоняна[83], а в части, касающейся специфики женской преступности обращались к идеям выдающихся философов XX столетия Симоны де Бовуар[84]и Эриха Фромма.[85]

Вторая глава «Анатомия преступлений в поздней публицистике Д. Дефо» логически продолжает развивать проблематику, связанную с психологической спецификой криминальной мотивации в социокультурном контексте описываемой эпохи. Классифицируя социальные характеры в европейской культуре раннего капитализма и более поздних эпох, Э. Фромм выделял эксплуататорский тип, реализующий себя через разрушение объекта своих отношений. Безусловно, к данному типажу относятся самые знаменитые лондонские преступники XVIII столетия – Джон Шеппард и Джонатан Уайлд, ставшие героями биографических очерков Даниэля Дефо, опубликованных в течение 1724–1725 гг.[86]

Безусловно, жизненный путь и творчество Дефо прекрасно освещены как в зарубежной, так в отечественной историографии, и библиографический корпус научных трудов, затрагивающих направления деятельности этого удивительного человека – литературной, политической, экономической, социально-реформаторской, – был бы слишком внушительным, чтобы приводить его в формате введения[87]. В ракурсе нашего исследования мы обращались преимущественно к тем работам, в которых в той или иной меры затронуты пенитенциарные аспекты его литературного наследия.

Коллизии жизни писателя складывались так, что ему пришлось познакомиться с тюремным бытом знаменитой Ньюгейсткой тюрьмы, может быть, поэтому его персонажи, оказываясь по ту сторону закона, вынужденно взаимодействовали с английской уголовно-исполнительной системой. Но в отличие от Молль Флендерс и Джека-полковника, рожденных фантазией Дефо, Шеппард и Уайлд – реальные люди, чьи биографии презентуются через призму мифологизации как одной из форм интерпретации событийной истории. Миф как синтез реального и идеального базируется на архетипе, проявляющемся в зависимости от социального измерения конкретной эпохи. Используя компаративно-биографический метод, мы показываем, как события жизни реальных исторических персонажей, преломившись через архетипическую оппозицию свой/чужой, трансформировались в миф, обретший самостоятельную жизнь в коллективном сознании и отразившийся в разнообразных сферах художественной культуры в течение последующих столетий. В подобном ракурсе биографии Шеппарда и Уайлда освещались в ограниченном числе зарубежных и отечественных исследований[88]. Детальный анализ оригинальных текстов, как с исторической, так и литературной точек зрения, позволил нам прийти к заключению, что именно они стали выполнять функцию ресурса для последующих дискурсов и репрезентаций образов Шеппарда и Уайлда.