Преступление и совесть

— Спросите свидетеля, — обратился Виппер к переводчику, — не известно ли ему, что одним из вожаков хасидов является Залмен Шнеерсон, не слышал ли он такую фамилию?

— Никогда не слыхал, — последовал ответ.

Галицийский купец Яков Этингер пожимал плечами, он никак не мог понять, с какой целью его потревожили, вызвали из родного города в Россию, в Киев, куда он только два раза приезжал к родным или по делу фирмы «Этингер и сын».

Еврейский мальчик и присяжный поверенный Дурасевич

Поздний вечер. К концу идет один из последних дней октября. Удивительным показалось появление в стенах Киевского окружного суда двенадцатилетнего мальчика Янкеля Орендаря.

В то время не было еще мощных юпитеров и рефлекторов, ослепляющих глаза. Но в этом дворце богини Фемиды обыкновенный электрический свет был настолько ярок, что некоторые непроизвольно щурились и даже закрывали глаза — особенно один из присяжных заседателей, крестьянин в летах, подстриженный в скобку. Вообще он почти все заседания продремал, только время от времени открывал глаза, словно просыпался от тяжелого сна. Но когда судебный пристав привел в зал перепуганного, худенького мальчика, сонный крестьянин открыл глаза и стал удивленно оглядываться. Этот присяжный заседатель чутьем простого, честного человека понял, что происходит нечто непозволительное. Привести ребенка!.. Сюда… Так поздно… Для него, крестьянина из украинского села, жившего в бедности и нужде, это был совсем чужой еврейский ребенок. Но чего хотят здесь от мальчика? То, что еврей с черной бородой сидит на скамье подсудимых, ему, крестьянину, понятно: возможно, он совершил что-то преступное. Но зачем тащить сюда ребенка? Так думал присяжный заседатель. За то время, что он здесь находится и сквозь дремоту прислушивается к происходящему, ничто его так не взволновало, как появление этого маленького мальчика. Вот и прислушивается крестьянин, слышит голос судейского чиновника со спесивой одутловатой физиономией, чьи большие усы делают его похожим на морское животное. Как называется это животное? Когда-то он это знал, но забыл. Рядом с этим чиновником сидит молодой, тоже надутый, и старается походить на старшего. Например, прежде чем заговорить, старший чиновник ладонью поглаживает пышные усы, и молодой тоже проводит рукой по тому месту, где у мужчин растут усы…

И вот присяжный заседатель услышал голос молодого судейского чиновника:

— Скажите, свидетель, у вас было ружье?

— Ружье? Пугач!.. — еле слышно ответил маленький, худенький мальчик и быстро заморгал испуганными глазами. Председатель суда попросил мальчика повторить сказанное. Мальчик сжался, как ежик, на которого нападают, выставил острые плечики, и все в нем стало острым и напряженным — он защищался от того типа с тестообразным самодовольным лицом.

Чиновник допытывался у мальчика-свидетеля, стрелял ли он из своего пугача в голубей. Ему известно, что пару голубей мальчик купил за десять копеек и тех же голубей продал Андрюше за двадцать копеек. На это мальчик ответил не сразу и от растерянности втянул небольшую голову в плечи.

Дурасевич даже поднялся с места и со злостью в голосе повторил вопрос о голубях, которых мальчик купил за десять копеек и продал за двадцать.

— Да, да, продал за двадцать, — детский голос падает в зал и перекликается с воспоминаниями крестьянина: мальчиком он тоже вскармливал голубей, менял их, покупал и продавал, так что же в этом плохого?

Присяжный заседатель этого не понимает. Он замечает, что Дурасевич поглядывает в сторону присяжных заседателей, взгляд его торжествующий, довольный. Что он хочет этим сказать? A-а… крестьянин понимает: он поймал мальчика на том, что тот заработал десять копеек. Так вот чем провинился этот чернявенький худощавый ребенок, который дрожа стоит, словно под прицелом сотен глаз, и не может спрятаться от града вопросов, которые сыплются на него. И тут в допрос вмешался адвокат Карабчевский, красивый, стройный человек с благородным лицом, которое с самого начала привлекло внимание присяжного заседателя.

Спокойным изящным жестом Карабчевский подобрал упавшие на лоб волосы и мягко обратился к мальчику:

— Скажите мне, свидетель, вы долго держали голубей до того, как продать? Долго их кормили?

— Месяц, — послышался слабый робкий голос.

«Ага», — обрадовался присяжный заседатель. Он почувствовал, что многие в зале вздохнули свободнее. Он увидел вокруг себя довольные улыбки, только у морского страшилища — у Шмакова — лицо потемнело и большие опущенные усы начали двигаться.

— Значит, вы ничего не заработали? — спросил тот же мягкий голос.

— Нет, ничего.

— А игрушку, пугач, вы подарили Андрюше?

— Да, подарил.

Крестьянин обрадовался и посмотрел на Дурасевича, который сидел точно сдувшийся воздушный шарик, простреленный детским пугачом. А навел детский пугач адвокат с благородным лицом.

Грузенберг