Преступление и совесть

Близились сумерки, но было еще достаточно светло. Появление Николая Второго с августейшими дочерьми Ольгой и Татьяной привлекло внимание собравшихся. Императора сопровождали председатель Совета министров статс-секретарь Петр Аркадьевич Столыпин и другие высокопоставленные лица. По склонам гор до самого Подола прокатилось оглушительное «ура». Всюду, куда падал глаз, толпились празднично одетые женщины и мужчины с обнаженными головами.

Пробиваясь вперед со своими друзьями, чтобы поближе разглядеть всероссийского самодержца, Ходошев невольно усмехнулся, вспомнив слова, сказанные много лет назад его отцом: когда впервые увидишь царя, нужно произнести слова благословения.

В толпе, окружившей его величество, Ходошев заметил прокурора судебной палаты. То, что в самом центре священник Федор Синкевич, совершенно понятно: ведь он один из вожаков киевских «союзников». Но прокурор… Не зря, значит, называют Чаплинского одним из приближенных Синкевича…

А вот рядом с прокурором и городской голова — генерал-губернатор — и еще кое-кто из высокопоставленных сановников. Эти лица Ходошеву приходилось видеть не раз.

Пробираясь сквозь толпу, Ходошев оказался почти совсем рядом с беседкой, украшенной государственными гербами. В тот самый момент на подиум поднялся царь. Всматриваясь в даль, он указал рукой на Труханов остров, где утопала в знаменах и хоругвях церковь. Слободка и Труханов остров с наступлением темноты должны были вспыхнуть светом многочисленных электрических лампочек.

Но день не спешил уступить дорогу сумеркам. Золотой диск солнца стоял еще высоко в небе, озаряя далекий горизонт.

Царь и окружающие его лица весьма благосклонно отнеслись к небывалому по красоте зрелищу, открывавшемуся их взору, и не собирались покидать волшебной беседки.

Как и многие, что пришли сюда, Ходошев имел при себе бинокль. Направив его на толпу, журналист увидел Голубева, который стоял возле Чаплинского и что-то нашептывал ему. В это же время отец Синкевич подвел к царю какую-то женщину. Женщина преклонила колени, и в наступившей тишине отчетливо прозвучал ее взволнованный голос:

— Ваше императорское величество! Разрешите поведать вам печаль материнского сердца, печаль простой русской женщины, прожившей тяжелую, но честную жизнь труженицы. По наговору недостойных, продажных людей я находилась под стражей и в это время потеряла своих дорогих детей — Женю и Валю. На меня легло тяжкое подозрение в убийстве Андрея Ющинского. Страдающая мать, оставшаяся без детей, умоляет ваше царское величество освободить меня от этого подозрения и распорядиться открыть мне — дворянке Вере Чеберяк, преданной служительнице престола, — имена преследующих меня людей, наказать действительных виновников и навсегда освободить меня от страшного обвинения…

Лист с прошением, трепетавший в ее руках, женщина положила к ногам царя.

Одна из царских дочерей в умилении нагнулась к Вере Чеберяк, обняла ее за плечи и помогла подняться. Вопросительно взглянула на отца.

Николай Второй благосклонно кивнул головой.

Из-за спины Голубева выросли двое-молодчиков и увели женщину с заплаканными глазами.

В это время Столыпин представил царю прокурора Чаплинского.

Наконец опустились сумерки, и по другую сторону Днепра зажглись многочисленные огоньки на Слободке и Трухановом острове. Сияющая огнями мельница Бродского на Подоле казалась каким-то сказочным замком. Ярко выделяясь на темном бархате неба, она манила к себе невиданной красотой.

Из соседнего павильона доносились звуки музыки. Русского царя приветствовал хор и симфонический оркестр.

Монарх и его приближенные остались весьма довольны.

На следующий день Чаплинский докладывал царю о деле Бейлиса. Все его старания сводились к тому, чтобы подчеркнуть ритуальный характер чудовищного убийства.

Равнодушно кивая головой, как всегда, когда высокопоставленные чиновники представляли ему необычные дела, царь молчал. И вот наконец, вскинув холодные бесцветные глаза, он произнес одно только слово:

— Действуйте!

Чаплинский низко поклонился и, внутренне ликуя, вышел из зала.

Сидевший в карете Голубев пожал ему руку:

— Россия этого никогда не забудет, Георгий Гаврилович!.. Так над кем вспыхнет раньше факел погребальный: над православной Россией или над теми либеральными сановниками, которые с усердием, достойным лучшего применения, надламывают священную для нас арфу, звучащую старыми победными гимнами русского народа?..

Прокурор ничего не ответил. В душе он недолюбливал этого студента-фанатика. «Молодой петух, а такой вредный, даже опасный в серьезных делах! Он готов опередить всех и вся», — с неприязнью подумал Чаплинский.

Столыпин был известен своим бесчеловечным, на редкость жестокосердным характером. Он свободно мог быть приравнен к столпу немецкого империализма — «железному канцлеру» Бисмарку.