Преступление и совесть

Председатель Совета министров прибыл в Киев для осуществления некоторых важных мероприятий в юго-западном крае. Поездку свою в Киев премьер-министр, тщательно оберегаемый охранкой и полицией, приурочил непосредственно к приезду царской семьи, предполагая, очевидно, использовать авторитет самодержца для своих далеко идущих планов. Собственно говоря, почву для еще большего укрепления власти «первого дворянина империи» — Николая Второго — в юго-западном крае готовили правые элементы, словно на дрожжах поднимавшиеся в жестокой борьбе против сил революции.

Беспорядки и волнения, чинимые черносотенцами в связи с убийством Андрея Ющинского, росли с каждым днем. Еврейское население Киева, окрестных городов и местечек переживало тяжкое время. Особенно обеспокоены были жители Киева. Каждую минуту можно было ожидать погрома, страх ломал жизнь еврейских семей. Зажиточные готовились ехать в глубь России, даже за пределы ее, решившись бросить все нажитое.

С прибытием в Киев царя еврейское население несколько воспрянуло духом: вряд ли посмеют распоясавшиеся громилы учинить беспорядки в городе, где находится сам государь император. Люди верили в честность и справедливость монарха и, конечно, не могли и подозревать, что на представляемых царю докладах о евреях и других инородцах высочайшая воля изъявлялась такими записями: «Читал с удовольствием», «Вполне согласен», «Да будет так»…

В накалившейся атмосфере погромной агитации, участившихся эксцессов среди студенчества, смутного ропота и недовольства широких народных масс приезд царя со своим главным министром можно было расценивать как пир во время чумы.

В киевском театре шла опера Римского-Корсакова «Сказка о царе Салтане». Благонамеренно настроенная аудитория, состоящая из верхушки чиновничьего класса и офицеров всех рангов, восторженно принимала оперу. Взоры публики то и дело обращались в сторону царской ложи, торжественные возгласы раздавались в честь Николая Второго и его приближенных.

Здание театра снаружи, да и внутри, кишело жандармами, полицейскими и тайными агентами.

В первом ряду партера в окружении своих помощников и адъютантов восседал статс-секретарь, председатель Совета министров Столыпин.

Во втором антракте он стоял у рампы лицом к публике и беседовал со своими соседями. Внезапно к нему приблизился какой-то неизвестный во фраке и выхватил из кармана браунинг. Два коротких выстрела гулко прозвучали в зале, и Столыпин, схватившись левой рукой за правую сторону груди, тяжело опустился в кресло. Левая рука, залитая кровью, постепенно обвисала; раненый, побледнев, начал терять сознание.

Подхватив Столыпина на руки, находившиеся вблизи офицеры и чиновники бережно понесли его к выходу.

Зрителей охватила паника, раздались возгласы:

— Смерть злодею!

— Смерть крамоле!

Но тут поднялся занавес, и публика потребовала исполнения гимна.

Николай Второй, объятый ужасом, механически шагнул к барьеру ложи.

Артисты стали на колени. Зазвучал царский гимн. Хор на сцене, публика на балконе и в партере — все, молитвенно сложив руки на груди, с воодушевлением пели «Боже, царя храни!».

Застыв у барьера ложи, самодержец отвел глаза в сторону. Чувствуя, что ноги его подкашиваются, Николай на миг присел, но тотчас же поднялся. Оглушенный приветственными возгласами, тянущимися к нему руками, он не знал, как поступить — стоять ли здесь или покинуть скорее здание театра.

Но вот в царскую ложу вошел губернатор, и царь со свитой удалился.

Вскоре к театру подъехала карета «скорой помощи». Столыпина повезли в лечебницу братьев Маковских. Придя в себя, раненый премьер-министр пожелал передать государю императору, что готов умереть за него, и попросил привезти священника для отпущения грехов.

После выстрела неизвестный устремился к ближайшему выходу. За ним бросились три офицера. Один из них споткнулся и упал в проходе, двое проявили проворность и ловкость: почти одновременно они настигли преследуемого. Борьба была короткой, хотя убийца довольно рьяно отбивался руками и ногами. Один из офицеров ударил его саблей по голове, и, сраженный этим ударом, он упал, и его связали.

Задержанный отказался назвать себя. Это был высокий, худощавый мужчина с близорукими глазами; внешне — типичный интеллигент. Прибывший на место происшествия начальник охранного отделения Кулябко сразу же опознал задержанного и в остервенении нанес ему сильный удар по лицу.

— Это Дмитрий Богров, помощник присяжного поверенного, — сказал Кулябко. — Какой негодяй!

По приказу начальника охранки государственный преступник был срочно доставлен в здание его не очень популярного ведомства.

Вскоре Богров — избитый, в разорванной одежде — сидел у Кулябко в кабинете.

— Я знал, что ты жид, — кричал охрипший от переживаний подполковник, — но делал вид, что ведать не ведаю!.. Какой же ты мерзавец! Какой негодяй!

Богров молчал.