Преступление и совесть

Не все, вероятно, заметили, что Родзянко подмигнул октябристу Скоропадскому и сразу же дал ему слово. Крупный помещик, владевший большими имениями на Украине, генерал императорской армии, человек, который был тесно связан с царским двором, Павел Петрович Скоропадский, через несколько лет, в апреле 1918 года, на так называемом «съезде украинских хлеборобов», инсценированном австрийско-немецким командованием, был объявлен «гетманом всея Украины».

И вот на трибуне Государственной думы появился здоровенный, широкоплечий генерал с крупными чертами лица, сверкнул серыми грустными глазами и заговорил грубым сочным голосом:

— Кто это здесь выступает непрошеным защитником нашего малороссийского народа, кто, я спрашиваю? Весь малороссийский народ чувствует и признает себя русским народом, и мы никогда не подумаем причислять себя к инородцам. Малороссы, белорусы и великороссы — один русский народ. Во главе русской Думы стоит внук запорожских казаков — Родзянко. Малороссам не нужно никакой автономии, им нужна единая мощная Россия!..

Родзянко наклонил голову к оратору и начал аплодировать. Это было какой-то демонстрацией против установленного в Государственной думе порядка. Многие депутаты, в основном правые и октябристы, тоже начали хлопать, весь огромный зал потонул в рукоплесканиях.

Петровский долго смотрел вслед удалявшемуся от трибуны «малороссу» Скоропадскому, видел его жирный затылок и большую голову, гордо и важно качавшуюся на мощном туловище. Депутат от рабочих подумал: «И этот родился на той же самой украинской земле, что и тысячи, десятки тысяч других честных украинцев. Какой мерзавец, какой отвратительный предатель!» От ненависти у рабочего депутата сжались кулаки.

Депутат Бадаев, товарищ Петровского по совместной борьбе, заметил его возбуждение.

— Что такое, Григорий Иванович? Что с вами?

— Страшный человек! Монстр! — кивнул он в сторону Скоропадского.

— Хуже Маркова-второго?

— Как одна мать их родила, Алексей Григорьевич, как одна мать…

Через несколько минут взволнованный Петровский шептал Бадаеву:

— Мне кажется, я уже говорил вам, что кроме моего земляка из Екатеринославской губернии, кроме Родзянко, здесь в Думе есть еще один мой земляк — Марков-второй.

— Близкий, душевный друг ваш, Григорий Иванович, — тихо смеялся Бадаев. — Расскажите, расскажите, вы мне никогда не говорили об этом. Но подождите, кажется, объявляется перерыв.

Действительно, первый земляк Петровского Родзянко властно позвонил и объявил перерыв.

— Теперь рассказывайте, Григорий Иванович, — Бадаев взял Петровского под руку, и вместе с другими большевистскими депутатами они пошли в кулуары.

И в одном из боковых залов Таврического дворца Петровский рассказал о своем знаменитом земляке Маркове-втором:

— Он происходит из старого помещичьего рода. Пока не отменили крепостничество, деды и прадеды Маркова владели тысячами крестьян в Курской губернии. Мой дед и моя бабушка были крепостными у этих помещиков-извергов, об этом мне рассказывала моя родная мать. А теперь он, внук тех, кто пытал моих предков, встречается со мной в русском парламенте.

— Потрясающая встреча, — ухмыльнулся Бадаев.

И действительно, Петровского — внука бесправных крестьян-рабов, и Маркова — внука помещиков-крепостников — судьба свела в одних стенах. Оба они сидят в одинаковых креслах и дышат одним воздухом. Но и теперь, как и раньше, между ними лежит глубокая пропасть, идет борьба, схватка, корнями уходящая в глубину русской истории.

— Да, товарищи, я еще не закончил, — продолжал Петровский. — Владимир Ильич Ленин в беседе со мной дал такую справку о Маркове: род Марковых тянется еще с времен Екатерины. Семилетний мальчик по фамилии Марков был возведен в ранг благородных и получил прозвище «оспенный». Это отличие мальчик «заработал» — ему привили оспу, чтобы использовать лимфу для императрицы. В те времена прививка оспы считалась очень опасной — и, чтобы показать пример своим подчиненным, императрица первая приняла прививку оспы, и об этом был объявлен специальный манифест. В настоящее время употребляют оспенный соскоб от телят или коров и платят за это копейки, а во времена Екатерины взяли лимфу у Маркова и за его «труд» дали звание дворянина.

Все рассмеялись, а Бадаев сказал:

— А наш «оспенный» Марков до сих пор болеет оспой и всех депутатов хочет заразить…

— Не только депутатов — он всю Россию хочет заразить, — отозвался другой депутат.

Звонок председателя оборвал разговор, депутатов приглашали в зал.

— Марков направляется к трибуне, — шепнул Бадаев, — поспешим к своим местам.

— Ваш земляк, Григорий Иванович. Глядите, как растрепаны у него волосы.

— И красный, как свекла.

— О-го-го, как злится этот курский соловей.

Депутаты от рабочих не успели еще сесть на свои места, а Марков уже стоял на трибуне и, сверкая глазами, требовал у председателя призвать публику к порядку.