Преступление в Орсивале

Человек спит. Грохочет гром, сверкают молнии, однако они бессильны нарушить его сон, но вдруг наступает миг, и неощутимый трепет крыльев пролетевшей бабочки пробуждает его.

Испуг мисс Фэнси подействовал на Соврези, как такой вот почти неуловимый трепет. Зловещая вспышка подозрения сверкнула в его душе. Уж не его ли счастье, покой, жизнь поставлены на карту? Глаза Соврези горели, губы вздрагивали, он встал и повелительно произнес:

– Дайте мне записку!

Дженни в испуге попятилась. Но она все же скрыла страх и даже попыталась улыбнуться, обратить все в шутку.

– Не сегодня, – ответила она, – как-нибудь в другой раз. Вы слишком любопытны.

Однако свирепое, пугающее бешенство Соврези не унималось; он побагровел, точно вот-вот его хватит удар, и хрипло повторил:

– Записку. Немедленно дайте записку.

– Это невозможно. Никак невозможно, – выдавила Дженни. Вдруг ее осенило, и она торопливо добавила: – А если у меня ее здесь нет?

– Где она?

– У меня дома в Париже.

– Едем к вам.

Дженни поняла, что угодила в ловушку. И она, любившая в шутку называть себя великой пройдохой, тертым калачом, не могла придумать ни единой хитрости, ни единой спасительной уловки. Конечно, куда как просто было бы поехать с Соврези, усыпить его бдительность веселым настроением, а в Париже потеряться, улизнуть от него. Но это ей даже в голову не пришло, она думала, как бы удрать немедленно, сейчас. Ей казалось, она сумеет добежать до двери, распахнуть ее и кинуться вниз по лестнице. И Дженни рванулась к выходу.

Однако Соврези одним прыжком опередил ее и ударом ноги, да таким, что задрожали тонкие перегородки, захлопнул уже приотворенную дверь.

– Дрянь! – прохрипел он. – Тварь этакая! Ты, видно, хочешь, чтобы я тебя раздавил? – Он с чудовищной силой швырнул ее на кресло, затем запер дверь и положил ключ в карман. – Отдай записку! – потребовал он, подойдя к Дженни.

Еще ни разу в жизни бедная девушка не испытывала такого страха. Напуганная яростью Соврези, Дженни понимала: он способен на все, и она в его руках, в его власти, он вполне может убить ее. И все-таки она не сдавалась.

– Вы сделали мне больно, – прошептала она, пытаясь проверить на нем силу своих слез, – очень больно, и я вам больше ничего не скажу.

Он сжал ее запястья и, наклонясь почти к самому лицу, приказал:

– Говорю в последний раз: отдай записку, не то я применю силу.

Продолжать сопротивление было бы безумием. По счастью, Дженни не пришло даже в голову закричать; конечно, к ней прибежали бы на помощь, но это стало бы ее концом.

– Отпустите, – сказала она. – Я отдам ее вам.

Он разжал руки, но навис над нею, а она зашарила по карманам. Во время борьбы прическа у нее растрепалась, воротничок порвался, лицо покрылось мертвенной бледностью, зубы выбивали дробь, но в глазах светились дерзость и отчаянная решимость. Она бормотала, делая вид, будто не может найти:

– Погодите. Сейчас. Нет. Странно, я уверена, что взяла ее. Только что она была тут.

И вдруг стремительным неуловимым движением Дженни сунула в рот скатанную в шарик записку и попыталась проглотить. Но это не удалось: Соврези сдавил ей горло, и полузадушенная девушка захрипела и вскрикнула. Соврези завладел запиской.

Чуть ли не с минуту понадобилось ему, чтобы развернуть ее, – так тряслись у него руки. Да, его подозрения оказались верными: он узнал почерк Берты. Невозможно описать, что он испытал: беспамятство, чудовищный шок, чувство, словно его столкнули с головокружительной высоты – и он ощущает и падение, и удар о землю. Все стало туманным, в глазах повисла красноватая пелена, ноги вдруг ослабли, он покачнулся и взмахнул руками, ища опоры.

Дженни, уже несколько пришедшая в себя, искоса наблюдала за Соврези и кинулась поддержать его, когда он пошатнулся. Но прикосновение этой женщины было ему отвратительно, и он оттолкнул ее.

Что произошло? Он не понимал. Ах да, он хотел прочесть записку и не смог. Соврези добрел до стола и выпил залпом один за другим дна стакана воды. От ее прохлады ему полегчало, кровь отлила от головы, исчезла пелена с глаз. В записке было всего несколько строк:

«Не ездите завтра в Пти-Бур или, вернее, возвращайтесь до обеда. Он только что сказал мне, что ему надо съездить в Мелён и что вернется он поздно. Целый день наш!»

Он… это он, Соврези. А вторая любовница Эктора – его жена Берта.

Какой-то миг он ничего вокруг себя не видел. В голове была пустота. В висках бешено стучало, в ушах стоял невыносимый гул. Соврези казалось, что вместе с ним в бездну рушится весь мир. Он опустился на стул. В его недавно еще багровом от ярости лице сейчас не было ни кровинки, и по щекам медленно сползали две слезы.