Преступления и призраки

– Ради всего святого, Джон, – вскричала жена, бросившись к его ногам, и обхватила руками его колени, – ради меня, ради нашего мальчика – ведь ему теперь должно быть столько же лет, сколько этому парню – брось думать об этом! Мы уже стары, Джон, богатые ли, бедные ли, все равно через несколько коротких лет нам пора будет перебираться в вечную обитель. Зачем тебе входить туда запятнанным кровью? Пощади, пощади его, пожалуйста! Мы дурные люди, но до такого никогда не опускались!

Однако Джон Рэнтер по-прежнему упорно глядел в огонь поверх головы Лиззи, и выражение жесткой решимости не исчезало с его лица. Жена посмотрела ему в глаза, и ей показалось, что перед ней совершенно другой человек – такого злобного, угрожающего взгляда не приходилось ей прежде видеть. Это был взгляд хищника, преследующего добычу.

– Судьба посылает нам шанс, – сказал муж, – другого такого больше не будет. Немало людишек с радостью ухватилось бы за него! Пойми, Лиззи, какое тут дело: жизнь этого человека против моей. Помнишь, что говорил мне доктор Казенс, когда мы побывали в Портси?[58] У меня склонность к апоплексии, вот что он сказал, и всякое разочарование, или заботы, или горе могут довести меня до удара. В нашей проклятущей жизни здесь достаточно и того, и другого, и третьего. А вот если бы у нас появились деньги, мы могли бы начать все сначала, и все пойдет как по маслу. Новая жизнь! Ясно тебе, жена? Я это сделаю!

С этими словами он крепко стиснул кочергу в своем загорелом волосатом кулаке.

– Ты не можешь и не должен это делать, Джон!

– Я так хочу, и так будет. Отцепись от меня!

Он хотел оттолкнуть жену, но обнаружил, что она в обмороке. Джон подхватил ее, отнес к стене кухни и там уложил на пол. Потом вернулся к камину, взял кочергу, взвесил на руке. Видимо, это орудие показалось ему слишком легким, поэтому он полез в кладовку, долго рылся там в потемках и вытащил наконец небольшой топор. Примериваясь, он принялся размахивать топором, но тут взгляд его упал на нож, которым его жена перед ужином отрезала ломти от окорока. Он провел пальцем по лезвию. Оно было острое, как бритва. «Так и сподручнее, и надежнее!» – пробормотал он; затем, подойдя к буфету, налил себе полный стакан неразбавленного виски, выпил его залпом, сбросил сапоги и стал крадучись подниматься по старинной лестнице.

Первый ее пролет, из двенадцати ступенек, вел из кухни на площадку, а оттуда оставалось еще восемь ступенек до комнаты, где уложили гостя. Джону Рэнтеру понадобилось без малого полчаса, чтобы преодолеть первые двенадцать. Доски давным-давно подгнили, опоры расшатались, и на каждое движение грузного мужчины вся конструкция отзывалась отчаянным скрипом. Ему приходилось сперва осторожно ставить правую ногу, медленно усиливая нажим, пока не перенесет весь свой вес на нее. Затем он бесшумно приподнимал левую ногу, замирал, сдерживая дыхание, и повторял процедуру, только убедившись, что наверху все по-прежнему тихо. Однако ничто не нарушало молчания ночи, кроме глухого постукивания ходиков на кухне у Рэнтера за спиной да меланхоличного уханья совы в кустарнике. В скудном и неверном свете догорающего очага ужасом веяло от этой темной фигуры, которая медленно всползала по узкой лестнице – сгибаясь, замирая, но неуклонно приближаясь к цели.

Добравшись до площадки, Джон Рэнтер посмотрел на дверь, за которой спал молодой золотоискатель, и застыл, словно громом пораженный. Дверь была приоткрыта, и сквозь узкую щель пробивался тоненький золотистый лучик. Лампа не была погашена. Означало ли это, что путешественник бодрствует? Джон старательно прислушался, но из комнаты не доносилось ни звука, ни шороха. Долго простоял он так, напрягая слух, но тишина оставалась нетронутой.

«Если бы он не спал, – подумал Джон, – то ворочался бы в кровати, или еще как-нибудь пошевелился за это время».

Придя к этому выводу, он с еще большей осторожностью преодолел оставшиеся восемь ступенек и наконец приблизился вплотную к двери спальни. Там было все так же тихо. Приезжий, без сомнения, просто последовал какому-то чужестранному обычаю, оставив лампу гореть на ночь. Ведь он сам в разговоре упомянул, что спит крепко… Теперь Рэнтера встревожило другое: если не разделаться с парнем как можно скорее, жена может прийти в себя и поднять шум. Стиснув нож в правой руке, он тихонько приоткрыл дверь левой и просунул внутрь голову. В тот же момент что-то холодное ткнулось ему в висок. Это было дуло револьвера.

– Заходите, Джон Рэнтер, – сказал гость невозмутимо. – Но сперва бросьте ваше оружие, иначе я вынужден буду выстрелить. Ваша жизнь в моих руках.

И в самом деле, голова бывшего бармена оказалась зажата между дверью и косяком так, что ему одинаково трудно было и отступить, и проскочить вперед. Он глухо зарычал от ярости и разочарования, и кухонный нож со стуком выпал из его руки на пол.

– Я не хотел ничего такого, – угрюмо сказал он, войдя в комнату.