Преступления прошлого

Марли совсем засыпала. После того как она познакомилась с борзой сестры Марии Луки (пес был из приюта, звали его Джокер, — видимо, прежде он участвовал в собачьих бегах), сестра Михаил увела Марли с собой, чтобы накормить. Сестры-интерны столпились вокруг девочки, будто никогда раньше не видели детей, а она с вполне довольным видом уминала тост с фасолью, кекс и мороженое, которые они откуда-то тут же ей принесли. За картошку фри она, вероятно, осталась бы у них послушницей.

— Не говори маме, что я брал тебя с собой в монастырь.

На самом деле не так уж было интересно. Сильвия знала о его приходе. Амелия заранее ей позвонила, объяснила, что Джексон занимается исчезновением Оливии, но не сказала, что послужило тому причиной. Когда сестра Михаил увела Марли, Джексон вытащил скомканного голубого мышонка, затворенного в кармане, и показал Сильвии. Он хотел вызвать шок. Джулия говорила, что Амелия упала в обморок, увидев игрушку, а за ней этого не водилось. Сильвия взглянула на голубого мышонка, ее тонкие сухие губы плотно сжались, маленькие глазки цвета тины уставились не мигая. Через несколько секунд она произнесла: «Голубой Мышонок» — и потянулась к решетке. Джексон поднес голубого мышонка поближе, и она одним пальцем осторожно коснулась его старого рыхлого тельца. По ее щеке скатилась скупая слеза. Но нет, она не видела мышонка с того дня, как пропала Оливия, и даже представить не может, почему он оказался среди вещей отца. «Мы с папой никогда не были близки», — сказала она.

— Кекс был вкусный, — сонно промямлила Марли.

У Джексона зазвонил телефон. Он взглянул на номер — Амелия с Джулией — и простонал. Он предоставил вызов автоответчику, но, прослушав сообщение, так встревожился, что съехал на обочину и прослушал еще раз. Амелия захлебывалась в рыданиях, полных глубочайшей скорби, горестных, грубых и безудержных. Джексон подумал, что умерла Джулия. Ничего не оставалось, как перезвонить.

— Амелия, дышите, ради бога, — сказал он. — Что случилось? Что-то с Джулией?

Но она лишь повторяла: «Пожалуйста, Джексон. (Джексон? Раньше она его так не называла. Слишком интимно, ему это не понравилось.) Пожалуйста, Джексон, приезжайте, вы мне нужны». А потом звонок оборвался, или, скорее, она сама положила трубку, не иначе чтобы ему пришлось ехать на Оулстон-роуд и выяснять, в чем дело. (С Джулией ведь все в порядке?)

— Папа, что случилось?

— Ничего, милая, сделаем крюк по пути домой.

Иногда Джексону казалось, что вся его жизнь — один большой крюк.

— Мы были в монастыре! — завопила Марли с порога.

— В монастыре? — рассмеялся Дэвид Ластингем.

Когда Марли пробегала мимо, он подхватил ее, подбросил в воздух, а потом прижал к себе, обнимая. «Поставь ее на землю, и я тебе так вмажу», — думал Джексон, но тут из кухни вышла Джози. В фартуке. Мать честная, Джексон никогда не видел ее в фартуке.

— В монастыре? — эхом повторила она. — Что вы там делали?

— У них был кекс, — сообщила Марли.

Джози взглянула на Джексона, ожидая объяснений, но он только пожал плечами:

— Кекс действительно был.

— И собака умерла, — сказала Марли, тут же скиснув.

— Что за собака? — резко спросила Джози. — Джексон, вы сбили собаку?

— Нет, мамочка, та собака была старая, и теперь ей хорошо в раю, — объяснила Марли. — С другими мертвыми собаками.

Марли снова засобиралась плакать (сегодня слез было предостаточно), и Джексон напомнил ей, что они видели и живого пса.

— Джокера, — просияла она. — Он был в тюрьме вместе с монахиней, а еще у них есть статуя, которая плачет, а у папы в машине лежит банка с мертвецом.

Джози с отвращением посмотрела на Джексона:

— Обязательно так ее перевозбуждать все время? — И прежде чем он успел ответить, она повернулась к Дэвиду. — Дорогой, отведи, пожалуйста, ее наверх, и пусть залезает в ванну.

Джексон дождался, пока Марли с Дэвидом — узурпатором его жизни, мужчиной, который теперь укладывал спать его дочь и трахал его жену, — поднимутся наверх, и сказал:

— Ты считаешь, это разумно?

— Разумно? Ты о чем?

— О том, что ты оставляешь незнамо кого наедине со своей голой дочерью. Нашей голой дочерью. И кстати, ты считаешь, это нормально — позволять ей одеваться, как малолетней проститутке?

Она ударила его кулаком в лицо, отреагировав с быстротой кобры. Он пошатнулся, больше от изумления, чем от боли, — удар был девчачий, — потому что за все годы, прожитые вместе, они никогда не проявляли по отношению друг к другу физической жестокости.

— Черт, а это еще за что?

— За то, что ты омерзителен, Джексон. Это мужчина, с которым я живу и которого люблю. Ты правда считаешь, что я стала бы жить с тем, кому не могу доверить свою дочь?

— Ты бы очень удивилась, узнав, сколько раз я слышал подобные заявления.

На ругань по лестнице сбежал Дэвид Ластингем с криком: «Что ты с ней делаешь?» — что показалось Джексону забавным.

— Он считает, ты пристаешь к Марли, — услужливо заявила Джози.

— Пристает? — усмехнулся Джексон. — Значит, у среднего класса это так называется?