Преступления прошлого

Каролина взглянула на детей своего мужа на заднем сиденье «дискавери» и поблагодарила Бога за то, что они не учатся в ее школе. Отпрыски Джонатана ходили в маленькое частное заведение, совсем в какой-то глуши, зато там уделялось большое внимание играм на свежем воздухе и по средам весь день говорили по-французски. Хорошее дело, в принципе интересно было бы попробовать такой подход в гетто, где она раньше преподавала. Всего два года прошло, а кажется — целая жизнь. Еще одна жизнь. Сколько раз человек может сбрасывать кожу? Ханна с Джеймсом в зеркале заднего вида строили ей рожи — они или тупые как пробка и думают, что она ничего не заметит, или им все равно. В любом случае вырождение налицо. Ровена, мать Джонатана, все время болтала про селекцию: она держала конюшню гунтеров (здоровенные твари, жуть), но иногда применяла то же понятие и к собственному семейству. У Каролины язык чесался сообщить свекрови, что в результате естественного отбора рождаются сильные особи, в то время как селекция приводит к врожденным дефектам, появлению на свет бледных блондинистых детей, которые по средам говорят по-французски, а их пустые лица мидвичских кукушат[92] наводят на мысль о скрытом идиотизме. По ее, Каролины, профессиональному мнению.

После свадьбы Ровена переехала во «вдовий дом», располагавшийся на территории поместья. Она называла его «мой уголок», хотя там было четыре спальни и две гостиные. Свекровь взяла себе за правило «не вмешиваться», что означало, что она вмешивалась постоянно, но тайком от Каролины. И под прикрытием благих намерений. На свадьбе у нее с лица не сходила благостная улыбка, словно ее накачали валиумом, и она сама все оплатила: шатер, струнный квартет, лакеев, подававших угощение на серебряных подносах, холодную лососину и жаркое из оленины, огромные вазы белых лилий, из которых, к несчастью, позабыли убрать тычинки, поэтому гостей осыпало пыльцой. Никто не заикнулся о том, что брак гражданский или что это второй брак, хотя отпрысков от первого нельзя было не заметить — они шныряли вокруг, как крысы, превратившиеся в детей, в нарядах из белого атласа, которые отлично смотрелись бы при обреченном дворе Людовика XVI.

Они прилетели из Буэнос-Айреса за несколько дней до свадьбы и остались насовсем, потому что Джемима — его бывшая — решила, что дети должны получить английское образование, с чем Джонатан согласился. Каролину это ничуть не обеспокоило, потому что (да, она понимала всю иронию этого) она прекрасно ладила с детьми, — именно поэтому она так хорошо справлялась со своей работой, а учителя далеко не всегда любят детей, у нее было полно коллег, которые смотрели на детей как на издержки профессии, а не ее суть и смысл. Но она не ожидала, что Ханна с Джеймсом окажутся такими гаденышами.

У няни, молодой испанки по имени Паола, был выходной, и Каролина вызвалась забрать детей из школы. Она старалась почаще подбадривать Паолу добрым словом и бокалом риохи, потому что ей казалось, что та вот-вот уволится. Да и можно ли было ее винить? Бедняжка застряла у черта на куличках, в мерзком климате, и два зловредных выродка доводили ее день и ночь. Они даже не давали себе труда правильно выговаривать ее имя — «Па-о-ла», и она постоянно их поправляла, растягивая гласные на южный манер, как зевающая кошка, но они упрямо произносили «Пола» своими натянутыми аристократическими голосками. Эти уродцы два последних года прожили в испаноговорящей стране и даже не могли сказать «Buenos dias»[93] — или просто не хотели.

Учебный день в их маленькой обособленной школе был длиннее, чем в деревенской. Каролина уже час как закончила работу, а Ханна с Джеймсом все торчали на разных факультативах: кларнет, крикет, фортепиано, вокал (еще не хватало, чтобы они петь начали), народные танцы (боже правый!) и фехтование. Бросить бы их — желательно с большой высоты — в школу в Токстете или Чапелтауне[94] и посмотреть, как им там поможет фехтование.

Они проехали мимо деревенской школы, и Джеймс сзади зафыркал. Она слышала, как он называл местных детей «деревенскими свиньями», и едва удержалась, чтобы не отвесить ему затрещину. Теперь он всякий раз фыркал, соприкасаясь с низшим сословием. Сумеет ли она и впредь воздерживаться от рукоприкладства? Ох, не факт.