Преступления страсти. Коварство (новеллы)

Вскоре состоялся судебный процесс. Его обвиняли в том, что он… хотел возвести на французский трон герцога Йоркского. Несмотря на вздорность обвинений, суд вынес смертный приговор. Услышав его, принц обратился к председателю суда: «Если вы решили погубить меня, то вам следовало бы отыскать для этого сколько-нибудь благовидный предлог. Теперь вы никого не убедите, что сами действительно считаете меня вновным во всем том, в чем вы меня обвинили».

Жаль, Мария-Антуанетта не узнала о том, что ненавистного кузена настигла справедливая месть! А впрочем, ничья жизнь, кроме своей собственной и жизни ее детей, ее уже не волновала.

После казни мужа она еще какое-то время продолжала прежнее существование, но однажды ночью к ней пришли трое мужчин, чтобы увести сына. Через несколько дней Марию-Антуанетту перевели в тюрьму Консьержери. В маленькой сырой камере ее ни на минуту не оставляли одну, отобрав все вещи и подвергая непрестанным унижениям, понять которые может только женщина.

Конвент и Комитет общественного спасения использовали членов королевской семьи как разменную карту, чтобы ликвидировать опасность интервенции – все-таки Мария-Антуанетта была иностранкой. Некоторое время велись переговоры, но под давлением общественного мнения 16 октября 1793 года суд вынес смертный приговор королеве.

В день казни Мария-Антуанетта поднялась очень рано – часов не было, так что она не могла следить за временем. С помощью служанки королева стала надевать белое платье. Охрана следила за каждым ее шагом, и наконец осужденная, не выдержав, воскликнула: «Во имя Господа и приличия, прошу вас, оставьте меня хотя бы на минуту!» Вошедший в камеру палач остриг роскошные волосы Марии-Антуанетты: это был его трофей. Ее посадили в грязную телегу и повезли по улицам Парижа. Толпа улюлюкала вслед.

Гильотина находилась неподалеку от дворца Тюильри, на площади Революции. Когда Марию-Антуанетту подвели к плахе, она неосторожно наступила на ногу палачу.

«Простите меня, мсье, я не нарочно».

Такими были последние слова французской королевы.

Спустя двадцать дней – 6 ноября – на эшафот взошел бывший герцог Орлеанский. Говорят, что перед казнью он позавтракал устрицами, жареным цыпленком и выпил две бутылки шампанского. Итак, к нему относились все же лучше, чем к несчастной королеве, преданной им. С другой стороны, он имел заслуги перед Революцией, а она – нет. Но конец их, предателя и его жертву, ждал один – эшафот.

Что же касается другого предателя, де Прованса, то он, как уже было сказано, в 1791 году бежал из Франции в Брюссель. В 1792 году он воевал против революционного правительства на стороне интервентов, в 1793-м, после казни короля, граф де Прованс объявил себя регентом при его малолетнем сыне, который содержался в тюрьме в Париже. В том же году он поселился в крохотном дворце в Вероне. После того как в 1795 году правительство Директории официально сообщило о смерти маленького сына казненного короля, эмигранты провозгласили графа Прованского Людовиком XVIII. Он успел-таки поцарствовать… успел получить свои тридцать сребреников и насладиться ими вполне!

Поверженный герой (Самсон, Израиль)

– Прокляты мы Богом, не иначе, прокляты… Пришли с моря в Ханаан филистимляне и заняли прибрежную долину на юге. Сначала только в Азоте, Екроне, Аскалоне, Газе и Гате правили филистимлянские цари, но, видно, Бог решил, что мало испытаний пало на наши головы. Немного времени минуло, но пришельцам уже тесно на побережье, они продвинулись на земли племен Иуды и Дана. Трудно устоять нашим мирным пастухам против закованных в железо воинов. И вот уже сорок лет мы терпим чужеземное иго!

– Да, такова воля Господа… ибо сыны Израилевы продолжали делать злое пред очами его, вот и предал он нас в руки филистимлян на сорок лет. Но суров Бог, да и милосерд. Может быть, скоро, скоро настанет час спасения нашего!

Эти люди, что привычно сетовали на судьбу и надеялись на избавление от филистимлянского гнета, и не ведали, что Господь, который и в самом деле был суров, но милосерд, уже положил начало делу спасения народа Израилева, ибо нынче ночью в городке Цоре зачала жена одного человека…

Звали его Маной, происходил он из рода Дана и давно уже потерял надежду иметь сына, ибо взял в жены неплодную женщину (имя ее затерялось где-то во тьме веков). Из года в год с неустанным усердием Маной обрабатывал, взрыхливал и поливал семенем своим сей виноградник, да толку с того не было никакого. И вдруг однажды явился перед ним и его женой какой-то странный человек.

Впервые пришел он, когда Маной был в поле, а жена оставалась в той жалкой хижине, которую Бог определил им в удел. Встал незнакомец против света – так, что жена Маноя не могла разглядеть его лица, и только пыль клубилась в солнечных лучах вокруг его головы, словно золотистый нимб. И такой же светящийся ореол окружал всю его высокую фигуру.

– Кто ты, добрый человек? – спросила жена Маноя. – Лица твоего не видно мне.