Преступная любовь

Во-вторых, несколько дней мне нельзя будет покидать деревню. И поверьте мне, ослушаться вождя не имел права никто, а я тем более. Да, дочь вождя не только не пользовалась фактом родства, как поводом для снисхождения, а даже наоборот, было отягчающим обстоятельством. Я не имела права опозорить отца.

В-третьих, выступать на рождественском бале мне, конечно же, было запрещено. И вот против этого мне дико хотелось возразить. Но приговор еще не вынесен, не назван и уж тем более не пройден. А до этого вообще разговаривать с вождем не следовало, тем более мне. Но я решила спровоцировать его, воспользовавшись высвободившимся временем и своим собственным домом.

Вечером деревню собрали на площади для оглашения. Три женщины были на грани между сознанием и бессознательностью. Конечно, это были три матери. И что не удивительно, рядом с моей мамой оказался не отец, а Дорджест.

Он так тепло смотрел на нее, что в голову лезли неприличные предположения. Я тут же отвергла их и сконцентрировалась на собственном самоконтроле. Еще не хватало, чтобы у меня сдали нервы, и без того натянутые до невозможности.

Жители деревни встали полукругом на площади. Так было принято при публичных оглашениях. Виновники всегда стояли за спиной вождя, который естественно находился центре. Вот и сейчас было не исключение. Фила поставили непосредственно за вождем, как главного виновника, а нас с Лоренцо по краям от него.

— Жители, — начал вождь, — все вы знаете, о чем пойдет сегодня речь. Все уже слышали, о том, что случилось вчера в городе. Что натворили эти трое. Как непростительно они подвергли нас опасности разоблачения. Их поступок не может быть оправдан ничем. Сегодня в городе несколько наших собратьев тщательно проверили основную массу студентов школы искусств, которые явились свидетелями этого проступка. Да, теперь мы уверены, что люди ничего не заметили и никаких подозрений на наш счет не имеют. Однако, это не в коей мере не оправдывает этих подростков, которые так безрассудно позволили этому случиться, забыв главный и непреложный наш закон. Наказаны будут все без исключения по мере действий в случившемся. Теперь пришло время вынесения нашего решения.

Мы замерли. Обычно начинали с самых легких наказаний, плавно переходя к непростительным и жестоким. А следовательно, первым должно быть мое. По крайней мере, я надеялась на это. Дорджест выступил вперед, теперь он стоял по левую руку от вождя, прямо передо мной. Это давало мне еще один повод надеяться.

— Поводом для всего случившегося стал разговор двух молодых людей с девушкой. Фактически она спровоцировала конфликт, хотя и не могла ожидать таких последствий. Также она всячески оказывала помощь главному провинившемуся. Поэтому совет решил в назидание другим вынести наказание Ламии Минджезо, — Дорджест замолчал.

Я не видела его лица, но по дыханию и сердцебиению могла понять, что он против моего наказания или, по крайней мере, именно такого наказания.

— Ламия проведет три часа в казиле, — произнес вождь. Сердце у меня остановилось. Однажды меня уже сажали в казил. Это было самое страшное место, самое жестокое наказание. Господи, за что? За что мой собственный отец меня так ненавидит?

Среди жителей пронеслось возмущение. Некоторые, кто был несколько чувствительнее, заохали и запричитали. Все прекрасно понимали, что моя провинность не настолько серьезна, чтобы подвергать меня такому наказанию.

Я видела, как подкосились ноги у мамы. Моя мама не упала только благодаря тому, что рядом стоял Фрост и держал ее за руку, хоть ему и было всего десять.

Я заметила, как мама Лоренцо схватилась за сердце. Только мама Фила стояла с каменным лицом. Мне перед оглашением решения сказали, что врач дал ей убойную дозу успокоительного. Видимо, хорошее лекарство, действует. Я пожалела, что не догадалась попросить такого же лекарства и для своей мамы. Ей бы пригодилось.

— Не надо возмущений! — сквозь зубы проговорил вождь, — Три часа не так и много. Более никаких наказаний ей не будет.

Мне от его слов легче не становилось. Я даже попыталась закрыть глаза, чтобы не видеть этих испуганных лиц. Мне нужно было успокоиться самой. Только вот воспоминания рисовали достаточно красочные картинки.

Казил представляет собой маленькую камеру, в стенах которой торчат особые штыри трех видов. Когда ты входишь туда, ты человек, но уже при первых секундах магия, с помощью которой и устроена эта пыточная камера, заставляет тебя перевоплотиться. И тебе уже никуда не деться.

Одни штыри, они же самые главные, не дают тебе перевоплотиться в человека, в результате чего ты не можешь ни есть, ни пить нормально, но главное ты обязательно задеваешь кожей и шкурой все шипы.

Вторые шипы просто очень острые. Они имеют специальную заточку под крепкую кожу оборотня. Они постоянно тебя царапают до крови. В итоге, через какое-то время ты практически утрачиваешь способность к регенерации. Она же зависит от пищи и отдыха, а в таком состоянии ты не только есть, но и спать не можешь, а, следовательно, через какое-то время просто падаешь и виснешь на них, как тряпка.