Преступник номер один. Уинстон Черчилль перед судом Истории

О том, чем была для Черчилля Вторая мировая война, какую роль сыграл он в ее развязывании, как вел себя в ее ходе и чем завершил, рассказано в отдельной главе. Поэтому я обращусь к послевоенному периоду карьеры Черчилля, которая была долгой вне сравнения.

Война закончилась, когда Черчиллю было уже за семьдесят. Триумфальное завершение многолетней кровавой страды привела его к неожиданному результату: вместо выражения всенародной признательности путем переизбрания народ Англии отказал в поддержке консерваторам (а значит, и лично Черчиллю) уже в июле победного 1945 года! Впервые в истории парламентское большинство, да еще с большим перевесом, составили лейбористы. Избиратели припомнили довоенный политический и экономический курс консерваторов и не захотели к нему возвращаться. Черчиллю не осталось места в высшем эшелоне власти, ему пришлось даже покинуть Потсдамскую конференцию победителей, что было, конечно, крайне унизительно. Отблагодарили соплеменники, ничего не скажешь…

Отныне на довольно долгое время сэр Уинстон утратил возможность влиять на политику Англии иначе, чем посредством статей и выступлений. Самолюбивый и честолюбивый до тщеславия[24], он тяжело переживал вынужденную отставку. Это был удар в самое сердце, ведь он считал себя вождем и спасителем английского народа, если не всего мира, а избиратели – и что самое ужасное, солдаты в основной своей массе – отвергли его самого и его партию. По свидетельству Вирджинии Коулс, присутствовавшей 26 июля на традиционном послевыборном обеде, Черчилль был совершенно убит случившимся. Он был не в состоянии произнести ни слова, а его дочери сидели все в слезах. На следующий день, 27 июля, Черчилль созвал прощальное заседание кабинета. Как пишет его министр иностранных дел Энтони Иден, «это было довольно мрачное зрелище… Он был в расстроенных чувствах, бедняга… Говорил, что сегодня он вовсе не примирился со случившимся. Напротив, боль стала еще сильнее, как боль от раны, которая становится невыносимой после первого шока». В состоянии фрустрации сэр Уинстон даже отказался от почетнейшего ордена Подвязки, предложенного королем (получит его спустя годы уже от королевы).

В своих мемуарах Черчиль горько ссылается на Плутарха: «Неблагодарность по отношению к своим великим людям есть характерная черта сильных народов». Он относил эти слова, конечно же, к англичанам. Однако, как выяснилось, упрек этот заслужили и евреи, для которых внезапно лишенный всех правительственных постов политик потерял свою ценность и привлекательность, что было для них особенно досадно, ибо именно в первые послевоенные годы решалась судьба будущего Израиля, а своего главного и надежного заступника евреи в тот момент утратили.

Власть Черчилля уже висела на волоске, когда 24 мая 1945 года он получил письмо от Хаима Вейцмана, в которое было вложено требование Еврейского агентства об отмене любых ограничений на въезд евреев в Палестину, которые были установлены британским правительством в 1939 году. Вейцман писал: «Пришло время… открыть евреям дорогу в Палестину и провозгласить там создание еврейского государства. Мой священный долг просить вас осуществить это, и осуществить немедленно» (299).

Но Черчилль, зная, что у него уже нет шансов провести подобное решение через временное правительство, созданное лишь на предвыборный срок, ответил: «Я боюсь, что не будет возможности продуктивно рассмотреть этот вопрос до начала специальной мирной конференции с участием союзников-победителей». Это не было решительным отказом, это была лишь мягкая попытка немного урезонить просителей, привести их надежды в соответствие с возможностями момента, призыв проявить понимание и терпение.

Но евреи смотрели на ответ Черчилля по-другому, они не хотели знать никаких резонов, не собирались терпеть и требовали своего. На заседании Политического сионистского комитета в Лондоне 13 июня X. Вейцман осудил письмо Черчилля как «противоречащее реальному пониманию всей этой проблемы»… Он подытожил: «Если бы Черчилль хотел уладить дело, он мог бы это сделать». Для Давида Бен-Гуриона письмо Черчилля показалось «сильнейшим ударом, полученным евреями» (300–301).

Дружба сразу кончилась, все бесчисленные благодеяния, сотворенные Черчиллем для евреев, и самое их спасение тут же оказались забыты. Гилберт: «Не получив от Черчилля никакого ответа вплоть до 27 июня, X. Вейцман выразил свое глубокое разочарование по этому поводу на следующем заседании Политического сионистского комитета… Он сказал своим ближайшим друзьям в Лондоне, что Черчилль и Рузвельт «унизили его, может быть, и непреднамеренно, но проявив невнимательность. Они дали обещания, которые не выполнили и не собирались выполнять. Ведь они имели дело всего лишь с маленьким народом; этот народ не мог бороться с Черчиллем или Трумэном, но он мог сохранить чистой свою совесть, сказав: «Вы сделали то, что сделали, но вам не следует ожидать, что я это проглочу» (302–304).