Преступники. Мир убийц времен Холокоста

Член айнзацгруппы C вспоминал: во время первой казни «я смог выстрелить всего раз пять. Мне стало плохо, все было как будто во сне… Я отошел и остановился примерно в 50 метрах от расстрельной команды. Было очевидно, что я был не в состоянии продолжать расстрел. Нервное напряжение было слишком сильным для меня»¹⁷. Согласно свидетельским показаниям членов айнзацкоманды «Тильзит» на послевоенном суде, несколько членов отряда, которым тогда было по 18 и 19 лет, почувствовали себя плохо, и их вырвало во время расстрела нескольких еврейских подростков. Некоторые жертвы были только ранены, и из ямы доносились крики с просьбой прекратить их страдания. Двое из производивших расстрел молодых солдат были в такой плохой форме, что командир вынужден был занять их место¹⁸. Член другого такого же подразделения описывал сцену расстрела примерно 400 еврейских мужчин, женщин и детей: «На месте казни был хаос. Нескольким людям стало плохо. Жертвы падали в ров, и некоторые из них были все еще живы… Я почувствовал тошноту, когда увидел кровавую массу, двигающуюся в канаве, и я отвернулся. У меня свело желудок. В итоге я выпил много шнапса»¹⁹. Еще один стрелявший, который заболел после того, как убил двух женщин и двух детей, признавался: «Я не мог ни есть, ни работать два дня. Весь первый день я оставался в постели» ²⁰. Участник массового убийства в Могилеве рассказывал: «После этого события я не мог ни спать, ни есть. У остальных была такая же реакция»²¹. Зафиксировано еще очень много подобных случаев ²².

Как правило, тех, кто сталкивался с подобного рода психологическими проблемами, командиры освобождали от участия в расстреле. Часто тем, кого считали «слабохарактерными», поручали обязанности по конвоированию или охране. Также известны случаи, когда офицеры перед расстрелом объявляли, что те, кто не способен это сделать, могут быть освобождены от этой обязанности. Майор Вильгельм Трапп делал подобное предложение людям 101-го резервного полицейского батальона в июле 1942 года, и десять-двенадцать человек воспользовались этой возможностью. Несколько месяцев спустя лейтенант Хайнц Бухман освободил от этой обязанности четырех человек из своей роты²³. Такая же политика преобладала в 320-м полицейском батальоне ²⁴ и в айнзацгруппе D, где людей информировали о такой возможности во время учений ²⁵. Многие из этих мер проводились скрытно. Кристофер Браунинг отмечает, что «уклониться можно было легко, а вот противостоять и препятствовать категорически воспрещалось». Согласно его подсчетам, в полицейских подразделениях доля тех, кто стремился избежать участия в убийствах, составляла от 10 до 20 % ²⁶. Практика удовлетворения подобных просьб согласовывалась с позицией Гиммлера, поскольку он хотел, чтобы важная задача уничтожения евреев проводилась людьми с твердыми убеждениями. Более того, офицеры, которые руководили проведением этих операций, несомненно, были заинтересованы в сведении к минимуму осложнений и предпочитали полагаться на добровольцев, которых обычно было достаточно ²⁷.

Многие из тех, кто просил освободить их от участия в убийстве, ненавидели евреев за то, что те заставили их участвовать в выполнении гнусной задачи убивать их. Пауль Блобель, начальник айнзацкоманды 4a (айнзацгруппа C), был одним из многих, кто после войны выражал жалость к себе из-за того, что ему приходилось делать. «Для наших людей, которые проводили казни, нервное напряжение было гораздо сильнее, чем для их жертв. С психологической точки зрения для них это было ужасное время» ²⁸. Сорокатрехлетний сержант вермахта тоже винил своих жертв. Он называл казни «свинством» (Schweinerei) и добавлял: «Именно нам приходилось страдать» ²⁹.