Преступники. Мир убийц времен Холокоста

Офицер Вильгельм Хозенфельд, также католик, вступил в нацистскую партию в 1935 году, но разочаровался после увиденного в оккупированной Польше. В письме своей жене от 23 июля 1942 года Хозенфельд писал о своем депрессивном состоянии и отвращении к массовому убийству евреев, свидетелем которого он стал. «Разве за это умирают немецкие солдаты на фронте? Вряд ли что-то подобное происходило в истории человечества. Возможно, первобытные люди пожирали друг друга, но уничтожение целого народа – мужчин, женщин, детей – в двадцатом веке является таким чудовищным бременем вины… что хочется опустить голову от стыда». Хозенфельд не мог поверить, что Гитлер хотел, чтобы происходили такие «мерзости»⁴⁵. Офицер, который так резко критиковал «чудовищные преступления» режима, пошел дальше. Будучи размещен в Варшаве в сентябре 1939 года, Хозенфельд изготавливал поддельные удостоверения личности и предоставлял работу тем, кто подвергался опасности со стороны СС. Так он заявлял в другом письме: «Я пытаюсь спасти всех, кого можно». Именно Хозенфельд помог известному еврейскому пианисту Владиславу Шпильману, который укрылся в разрушенном бомбежкой доме – храбрый поступок, о котором рассказывается в фильме «Пианист». После того, как немцы подавили восстание в варшавском гетто, Хозенфельд записал в своем дневнике: «Все мы трусы и рисковали недостаточно». Немецкому народу придется заплатить за ужасные вещи, которые там произошли⁴⁶. Хозенфельд был взят в плен Красной Армией в январе 1945 года и умер в советской тюрьме в 1952 году. 25 ноября 2008 года частично благодаря стараниям Владислава Шпильмана, Хозенфельд также был избран Яд ва-Шем одним из «праведников народов мира» ⁴⁷. В целом Яд ва-Шем признал около 45 солдат вермахта спасителями евреев. Возможно, в действительности таких людей было гораздо больше⁴⁸.

3 мая 1944 года немецкий солдат, чье имя до нас не дошло, попытался спасти 13 венгерских евреев: спрятал их в грузовике вермахта, чтобы отправить в Румынию. На пограничном пункте спрятанные между бочками евреи были обнаружены. Спустя шесть дней солдата судил военный трибунал за государственную измену в военное время, именно за попытку «переправить евреев», и приговорил к смерти. Командующий всеми немецкими подразделениями в Румынии приказал, чтобы о казни солдата было известно в его части. Приказ утверждал, что перевозка осуществлялась в обмен на денежную плату, но оставлял открытым вопрос о том, какую роль сыграли гуманные чувства⁴⁹.

Спасать евреев было опасно. После начала депортации германских евреев на восток осенью 1941 года, все контакты с еврейским населением были объявлены уголовно-наказуемым деянием. Декрет РСХА от 24 октября того же года грозил заключением в концентрационный лагерь за любое проявление сочувствия к евреям. Когда военная фортуна отвернулась от Германии, дисциплина в вермахте стала ужасной. В первый военный год трибуналы ежемесячно выносили 29 смертных приговоров; к ноябрю 1944 года это число возросло до 526⁵⁰. Поэтому свобода действий солдат, желающих помочь евреям, была строго ограничена, и подобные действия были сопряжены с высоким личным риском⁵¹.

Иногда помощь евреям приходила, откуда ее не ждали. Бывший гауляйтер и руководитель оккупационной администрации Белоруссии генерал-комиссар Вильгельм Кубе был участником ряда сомнительных с моральной точки зрения событий. Хилберг назвал это «одним из самых странных эпизодов нацистского режима»⁵². Кубе был одним из первых членов нацистского движения, и его антисемитский послужной список был безупречен. В статье, опубликованной в 1934 году, он назвал евреев столь же опасными для белых людей, как «чума, туберкулез и сифилис опасны для человеческой расы… Переносчики чумы должны быть истреблены и изолированы». Он не возражал против убийства евреев в Белоруссии, и однажды даже потребовал проведения расстрела. Тем не менее, он был обеспокоен убийством германских евреев, которых он прежде очернил. Обращая внимание на то, что некоторые из них имели медали за выдающуюся службу во время Первой мировой войны, он пришел к выводу, что эти люди, в конце концов, являлись частью «нашего культурного наследия» и с ними не следовало обращаться как с «недостойными восточными евреями»⁵³.