– Я этого не знаю, – откровенно признался Леон. – Однако уверен, отец у нее есть – на прошлой неделе я отправил каблограмму генералу Поулу, чтобы узнать, по-прежнему ли его умница-дочь проживает вместе с ним, и он ответил мне: «Весь минувший год Маргарет провела за границей, получая образование». Полагаю, роль горничной у супруги мошенника можно вполне считать таковым.
С большинством дел о шантаже, с которыми клиенты обращались к «Троим Благочестивым», приходилось разбираться именно Леону Гонсалесу.
Однако, судя по его принципам, коих он неукоснительно придерживался, Леон представлял собой последнего человека в мире, которому должны были доставаться подобные проблемы, ведь в своей знаменитой статье «Отпущение грехов», повысившей продажи ежеквартального журнала на тысячу процентов, он весьма недвусмысленно изложил собственное мнение на сей счет: «…Что касается шантажа, то я не вижу иного адекватного наказания для закоренелых преступников, кроме смертной казни. Невозможно вести переговоры с теми злоумышленниками, кто добывает себе средства к существованию столь отвратительным способом. Очевидно, в их натуре нет такой черты, к которой можно было бы воззвать; и никакая система исправительно-трудового наказания не способна повлиять на них. Их даже нельзя назвать людьми, зато можно приравнять к тайным отравителям, торговцам наркотиками и…»
Это ремесло он именовал не иначе как вырождением.
Впрочем, в борьбе с подобными пороками общества Леон прибегал к куда менее драматичным средствам; однако не будет преувеличением предположить, что те радикальные способы, коими изобиловало дело мисс Браун и человека, певшего в церкви, получили его самое искреннее одобрение.
Разновидностей красоты существует столь великое множество, что даже Леон Гонсалес, питавший страсть к классифицированию, вынужден был сдаться на восемнадцатом подпункте тридцать третьей категории брюнеток. К этому времени, кстати, он исписал два блокнота размером в одну четвертую листа каждый.
Если бы сия задача не прискучила ему до того, как он встретил мисс Браун, то он наверняка признал бы ее безнадежной, поскольку означенная леди не подпадала ни под одну категорию, да он и не выделял ее черты ни в едином из своих подпунктов. Она была смуглой, стройной и элегантной. Леон ненавидел последний эпитет, но вынужден был признать его справедливым. За ней оставался шлейф нежного аромата. Леон назвал ее девушкой-лавандой. Она же представилась ему как мисс Браун, имя это явно было не тем, что получила при рождении; кроме того, она носила облегающую шляпку, поля которой закрывали лицо, весьма затрудняя ее узнавание в случае дальнейших встреч.
Свой визит мисс Браун нанесла в точно рассчитанное время – в сумерки, в тот сигаретный час, который следует за добрым ужином, когда мужчины склонны скорее к созерцанию, нежели к разговорам, или вообще к легкой полудреме.
Впрочем, об эту пору к маленькому особняку на Керзон-стрит, дверь которого украшал серебряный треугольник, обозначавший место расположения «Троих Благочестивых», приходили и другие, так что, заслышав перезвон колокольчика, Джордж Манфред поднял голову и взглянул на часы.
– Посмотрите, кто это, Раймонд. Но прежде чем вы уйдете, я скажу вам вот что. Это – молодая леди в черном, изящная и хрупкая, чрезвычайно взволнованная, ибо она попала в большую беду.
Леон усмехнулся, наблюдая за тем, как Пуаккар с трудом поднялся с кресла и направился к двери.
– Ясновидение, а не дедукция, – заметил он, – и наблюдательность, главенствующая над первыми двумя: со своего места вам видна улица. К чему мистифицировать нашего доброго друга?
Джордж Манфред выдул колечко дыма, отправил его к потолку и лениво ответил:
– Он ничуть не мистифицирован. Он тоже видел ее. Да и вы сами, не будь вы так увлечены газетой, тоже заметили бы эту даму. Она уже трижды продефилировала мимо нас по другой стороне улицы, всякий раз поглядывая на нашу дверь. В общем-то, ее поведение – довольно типичное, поэтому я спрашиваю себя, какой разновидности шантажа она подверглась.
Тут вернулся Раймонд Пуаккар.
– Она желает видеть кого-либо из вас, – сообщил он. – Ее зовут мисс Браун – но при этом она ничуть не похожа на таковую!
Манфред кивнул Леону.
– Лучше вы, – сказал он.
Гонсалес отправился в небольшую переднюю гостиную, где и обнаружил девушку, которая стояла спиной к окну, так что лицо ее оставалось в тени.
– Я бы предпочла, дабы вы не зажигали свет, – спокойным, ровным голосом проговорила она. – Я не хочу, чтобы вы меня узнали при следующей встрече.
Леон улыбнулся.
– У меня и в мыслях не было тянуться к выключателю, – заверил он. – Видите ли, мисс… – Он преднамеренно выдержал паузу.
– Браун, – отозвалась девушка, причем настолько решительно, что уже по этой одной фразе Леон догадался бы – она желает сохранить анонимность, даже если бы перед этим не обратилась к нему с просьбой не включать свет. – Я сообщила вашему другу, как меня зовут.