Преступники-сыщики

Прочтя его, Леон не нашел в нем ничего необычного. В письме содержалось требование выплатить три тысячи фунтов к третьему числу месяца, в случае неполучения денег автор угрожал передать «бумаги» в «определенные руки». Как и следовало ожидать, в тексте явно чувствовался налет некой мелодраматичности, которую всякий уважающий себя шантажист средней руки почитает необходимым привнести в свое письменное творчество.

– Посмотрим, что я смогу для вас сделать… Как мне связаться с вами в случае необходимости? – спросил Леон. – Полагаю, вы не желаете, чтобы ваше настоящее имя и адрес стали известны даже мне.

Вместо ответа она извлекла из сумочки и выложила на стол стопку банкнот.

Леон улыбнулся.

– Думаю, к вопросу о плате мы вернемся, когда преуспеем в своих начинаниях. Итак, чего вы от меня хотите?

– Я хочу, чтобы вы забрали письма и, если возможно, напугали этого человека так, чтобы он больше никогда меня не побеспокоил. Что касается денег, то мне было бы намного спокойнее, если бы вы позволили заплатить вам немедленно!

– Но это против правил фирмы! – воскликнул Леон.

Мисс Браун дала ему адрес с названием улицы и номером дома, который, как он подозревал, служил лишь для переписки.

– Прошу вас, не провожайте меня, – сказала она, метнув быстрый взгляд на часики, украшавшие ее запястье.

Он подождал, пока за ней закроется дверь, после чего поднялся наверх, к своим компаньонам.

– Мне известно об этой леди столько, что я мог бы написать монографию, – заявил он.

– Поделитесь своими знаниями с нами, – предложил Манфред, однако Леон лишь покачал головой.

Тем же вечером он нанес визит на улицу Уайтчерч-стрит. Лайон-роу[11] оказался крошечным жалким переулком и едва ли заслуживал своего громкого имени. В одном из этих древних домов, которые наверняка помнили еще падение Эльзаса, на верхней площадке шаткой трехэтажной лестницы он обнаружил дверь, где красовалась свежая надпись: «Дж. Летеритт, экспортер».

Его стук остался без ответа.

Он постучал еще раз, настойчивее и громче, и услышал скрип кровати, затем раздался хриплый голос – человек пожелал узнать, кто там. Леону понадобилось некоторое время на то, чтобы убедить жильца открыть дверь, после чего Гонсалес оказался в очень длинной узкой комнате, освещенной лишь настольной лампой без абажура. Мебель состояла из кровати, старого рукомойника и грязного стола, заваленного нераспечатанными рекламными проспектами.

Он сделал вывод, что мужчине, который открыл ему дверь, одетому в заношенную рубашку и брюки, стукнуло около тридцати пяти; но выглядел он намного старше своих лет. Он был небритым, и в комнате стоял резкий запах опиума.

– Что вам нужно? – проворчал Джон Летеритт, с подозрением глядя на гостя.

Леону хватило одного взгляда, чтобы понять – перед ним слабак, который всегда выбирает самый легкий путь. Небольшая трубка на столике у кровати свидетельствовала о наклонностях хозяина этого жилища.

Но, прежде чем Гонсалес успел ответить, Летеритт продолжил:

– Если вы пришли за письмами, то здесь их не найдете, друг мой, – он помахал трясущимся пальцем перед носом Леона. – Так что можете отправляться обратно к дорогой Гвенде и сообщить ей, что вам повезло не больше того джентльмена, коего она присылала сюда в прошлый раз!

– Шантажист, да? Вы самый грязный и жалкий шантажист из всех, кого я когда-либо видел, – задумчиво протянул Леон. – Полагаю, вам известно, что молодая леди намерена привлечь вас к суду?

– Пусть попробует. Пусть сначала получит ордер и попытается меня засадить! Мне не впервой попадать в кутузку! Быть может, она добьется еще и обыска, тогда у нее появится прекрасная возможность услышать, как ее письма оглашают в суде. Я просто избавлю вас от ненужного беспокойства. И Гвенду тоже! Обручена, говорите? А вы, случайно, не будущий ли жених? – И он злобно оскалился.

– Если бы это было правдой, я бы уже свернул вам шею, – невозмутимо ответил Леон. – Коль вы умный человек…

– Вы мне льстите, – прорычал его собеседник. – Неужели думаете, что я в таком случае торчал бы в этом свинарнике? Я, человек со степенью по медицине? – А затем, в приступе внезапной ярости, он вдруг подтолкнул Леона к двери. – Пошел вон и не суйся сюда больше!

Леон не ожидал такого внезапного натиска, поэтому сообразил, в чем дело, только после того как в замке повернулся ключ и заскрежетал засов запираемой двери.

Судя по манере поведения мужчины, письма находились именно в этой комнате. Они могли быть спрятаны в дюжине мест, а сам Леон справился бы с этим дегенератом необычайно легко, привязал бы его к кровати и обыскал бы комнату, но ведь теперь «Трое Благочестивых» стали вполне законопослушными гражданами.

Вместо этого Гонсалес вернулся поздним вечером к своим друзьям с рассказом о постигшей его частичной неудаче.