Преступники-сыщики

Коннор почувствовал, как в живот ему уперлось дуло пистолета, и потому повиновался. Гонсалес, приняв у него толстую пачку банкнот, сунул ее в карман.

– Полагаю, вы отдаете себе отчет, мистер Леон Гонсалес, что навлекли на себя крупные неприятности? – начал Коннор. – Я так и думал, что вы расшифруете надпись…

– Я расшифровал ее без особого труда, если вы имеете в виду золотой медальон, – сказал Леон. – Там написано: «…англичанину Коннору разрешается проход в наше расположение в любое время дня и ночи. Кроме того, ему следует оказывать всяческое содействие». Пропуск был подписан командующим Третьей армии. Да, мне известно об этом.

– Когда я вернусь в Англию… – начал было его противник.

– Вы не намерены возвращаться в Англию. Вы женаты. Вы сочетались браком в Дублине и, скорее всего, не первый раз прибегаете к двоеженству. Сколько здесь денег?

– Тридцать или сорок тысяч – но можете не рассчитывать, что мисс Мартин подаст на меня в суд.

– Никто не собирается подавать на вас в суд, – негромко ответил Леон. Он быстро огляделся по сторонам: палубы были пусты. – Вы предали свою родину – если она у вас когда-либо была; вы отправили на смерть тысячи людей, которые являлись вашими товарищами. Это все.

Из ствола вырвался язык пламени; раздался негромкий хлопок, колени Коннора подогнулись, но, прежде чем он повалился на доски палубы, Леон подхватил его под руки и без особых усилий перевалил через поручни за борт, в темные воды… Туда же отправился и пистолет.

Когда на горизонте показалась гавань Остенде и стюард зашел в каюту майора Рутланда, чтобы забрать его багаж, то обнаружил, что тот исчез вместе со своим владельцем. Пассажиры часто проявляют скупость и сами выносят свои вещи на палубу, чтобы не платить за услуги носильщика. Стюард лишь пожал плечами и думать забыл об этом случае.

Что до Леона Гонсалеса, то он провел день в Брюсселе, отправил наличными 34 тысячи фунтов мисс Лоис Мартин, не приложив к переводу никакой записки, сел на поезд до Кале и тем же вечером вернулся в Лондон.

Манфред поднял голову, когда его друг вошел в столовую.

– Хорошо провели время, Леон? – осведомился он.

– Лучше не бывает, – отозвался тот.

Чарльз Диккенс, Уилки Коллинз, Элизабет Гаскелл, Аделаида Энн Проктер Дом на продажу

По другую сторону

Вот уже десять лет я безвыездно жила в Танбридж-Уэллс, когда мой врач – большой дока в своем деле и самый удачливый игрок в длинный вист из всех, кого я когда-либо видела (а ведь эта игра считалась благородной и поистине королевской вплоть до появления виста короткого), – заявил мне однажды:

– Мадам, нам нужна встряска[17].

При этом он считал мой пульс и сидел на той самой софе, которая принадлежала моей бедной сестре Джейн до того, как у нее прихватило позвоночник и она на целых пятнадцать месяцев кряду вынуждена была отдать предпочтение твердой поверхности (доске, между нами говоря), благодаря чему дамы с лучшей осанкой было не сыскать на всем белом свете.

– Боже правый, силы небесные, доктор Тауэрз! – только и смогла вымолвить я, пораженная до глубины души. – Прекратите играть словами и скажите, что вы изволите иметь в виду.

– Я имею в виду, дорогая мадам, что нам нужна небольшая перемена места.

– Господь с вами! – ответила я. – Вы имеете в виду нас обоих или меня одну?

– Я имею в виду вас, мадам.

– В таком случае, да смилуется над вами Господь, доктор Тауэрз, – произнесла я. – Почему бы вам не обзавестись привычкой выражаться ясно и недвусмысленно, подобно истинному прихожанину англиканской церкви и верному подданному нашей благословенной королевы Виктории?

Тауэрз расхохотался (так всегда бывает, когда он доводит меня до белого каления – одного из моих так называемых состояний), после чего начал:

– Перемена климата, мадам, перемена климата – вот что вам нужно! – Он воззвал к Троттлу, который в тот момент вошел в комнату с ведерком для угля и в своем отличном черном костюме выглядел излучавшим благорасположение слугой, подкладывающим уголь исключительно из добрых побуждений.

Троттл (коего я зову не иначе как своей правой рукой) служил у меня вот уже тридцать два года. Этот человек поступил ко мне в услужение, когда и я, и он пребывали вдали от Англии. Он идеал слуги и воплощение почтительности, но при этом, увы, чрезмерно самоуверен.

– Мадам, – сказал Троттл, спокойно и мастерски разводя огонь, как умел только он, – вам нужна перемена климата.

– Да смилуется Господь над вами обоими! – ответила я, смеясь. – Понимаю-понимаю, вы вступили в сговор против меня, и потому, полагаю, вольны поступать со мной, как вам заблагорассудится; вероятно, задумали отправить меня в Лондон, дабы сменить обстановку.

Вот уже несколько недель Тауэрз намекал на Лондон, поэтому я была готова к этому. Словом, когда сей момент приблизился вплотную, то мы собрались столь спешно, что Троттл отбыл в столицу уже через день – подыскать мне место, где я могла бы прислонить свою старую беспокойную голову.