Преступники-сыщики

Пятого ноября я впервые вкушала завтрак в своих новых апартаментах. Смешно одетые люди расхаживали взад-вперед в буро-коричневом тумане, напоминая увеличенных чудовищ, коими кажутся мошки в пиве, а один из них расположился прямо на пороге Дома-на-продажу. Я надела очки, желая посмотреть, как обрадуется детвора тому, что я передала им через Пегги, а еще удостовериться, что моя верная горничная не станет слишком близко подходить к тому нелепому объекту для их забав, несомненно, битком набитому сигнальными ракетами, которые могли взлететь и рассыпаться искрами в любой момент.

Вот так и получилось, что впервые после моего переезда в комнаты напротив Дома-на-продажу я взглянула на него сквозь стекла очков. Этого запросто могло и не произойти, между прочим, поскольку для своего возраста зрение у меня остается на удивление хорошим и я стараюсь носить очки как можно реже, чтобы не испортить его.

Мне уже было известно: дом состоит из десяти комнат, очень грязных и пребывающих в запустении; ограда его проржавела, краска с нее облупилась и в ней недостает двух или трех прутьев; окна дома выглядят темными из-за поржавевших старых жалюзи или гниющих ставней либо того и другого вместе; кое-где окна зияют пустыми рамами, а другие стекла забрызганы грязью, которую кидали в них мальчишки (камней в окрýге хватает с избытком, в чем тоже повинны эти юные проказники); на тротуаре перед домом мелом расчерчены «классики», а на входной двери красуются силуэты привидений; таблички «Сдается внаем» покоробились от сырого спертого воздуха, словно с ними приключились судороги, а некоторые так и вообще упали и покоятся в углах, будто стремясь стать невидимыми. Все это я заметила еще в свой первый приезд сюда и обратила внимание Троттла на то, что нижняя часть черной доски с условиями найма треснула и откололась, а остальная надпись вообще стала нечитаемой; даже каменные ступени, ведущие к двери, растрескались напополам. Тем не менее в то памятное утро пятого ноября я сидела за столом и завтракала, глядя на Дом через очки так, словно никогда не видела его раньше.

И вдруг я поняла – в окне второго этажа по правую руку от меня, в самом нижнем углу, сквозь прореху в шторе или ставне вижу чей-то глаз. Должно быть, отражение огня в моем камине коснулось его, отчего он засверкал, но потом тут же исчез.

Глаз мог увидеть, а мог и не заметить меня, сидящую в отблесках пламени камина, – вы вольны выбрать тот вариант, который вам больше нравится, я не обижусь, – но что-то пронзило меня даже через оконную раму, будто блеск этого глаза оказался сродни электрическому разряду, и я была ослеплена. Он произвел на меня такое действие, что я больше не могла оставаться одна и позвонила в колокольчик, призывая к себе Фоббинс, после чего придумала для нее несколько поручений, лишь бы удержать ее в комнате. Недоеденный завтрак уже был убран со стола, однако я осталась сидеть на прежнем месте с очками на носу, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону и пытаясь с помощью отблесков огня, а также изъянов в оконном стекле вновь воспроизвести то самое сверкание, показавшееся мне блеском глаза. Но нет, меня постигла неудача. Я видела рябь и трещины на фасаде Дома-на-продажу, смогла даже искривить одно окно и совместить его с другим; но никакого глаза больше не заметила, как и не разглядела ничего похожего на него. Итак, я убедила себя в том, что действительно лицезрела чей-то глаз.

Можете быть уверены, избавиться от впечатления, которое этот глаз произвел на меня, так и не удалось, оно тревожило и не оставляло меня в покое, превратившись в сущую пытку. Прежде я и представить не могла, что стану забивать голову расположенным напротив строением; но после этого глаза мысли о Доме не покидали меня. Не в силах думать больше ни о чем другом, я наблюдала за ним, говорила исключительно о нем, он даже снился мне. Теперь-то я уверена, что это был знак свыше. Впрочем, предоставлю вам самим судить об этом.

Владельцем комнат, где я поселилась, был дворецкий, женившийся на поварихе и с головой погрузившийся в домашнее хозяйство. Сдавать квартиры они начали каких-нибудь пару лет назад и потому знали о Доме-на-продажу не больше меня. Не смогла я получить о нем каких-либо сведений и среди торговцев, равно как и любым другим образом; словом, знала о нем лишь то, что с самого начала поведал мне Троттл. Одни уверяли, будто он стоит необитаемым вот уже шесть лет, другие – восемь, третьи – десять. Но на том, что он никогда не был и не будет сдан внаем либо продан, сходились все.