Преступница

"За всю войну у меня - единственное ранение, дурацкое, - он покрутил головой. - В сорок третьем, нас везли в поезде, я курил у форточки, а она, ума не приложу, прошила щеку навылет. Сестричка перевязывала, а я ликовал, потому что теперь, после ранения, никто не скажет..." Он замолчал. "Ты хочешь сказать, радовался потому, что искупил... кровью? Я где-то читала, так - в штрафбате, преступники". - "В штрафбате не только преступники. Нет - не так..." - Кисти рук шевельнулись и вздрогнули. "Вот видишь, - Маша прищурилась, - в войну это уже было. Но если, ты говоришь, до войны не было, откуда оно взялось в тебе во время войны?" - "Не знаю". - Отец смял фунтик и сунул в мусорное ведро. Уходя, он не обернулся. На этот раз она не окликнула.

Стараясь ступать неслышно, Маша прошла родительскую комнату и легла. Мысль о Вале мелькнула и погасла. Белая дорога, вставшая перед глазами, была пустынной. Перекрестья мельничных крыльев вставали за низкими крышами. Пустыми глазами Маша видела клочок земли, похожий на грядку. Грядка зыбилась волнами, вскипала из глубины. "Нет, это - другое..." Не было общего между их историями, потому что клин, подходящий к Валиной лопасти, рос из другого ствола. Тяжелые мельничные крылья шевельнулись и, забирая все шире, тронулись в открытое небо. Откуда-то сверху Маша смотрела и видела, как земля, лишенная мельничных перекрестий, превращается в зыбкий клочок, почти неразличимый для глаз...

Она проснулась среди ночи. Сердце толкнулось неровно и кануло под ребра. Хватая воздух, Маша приподнялась на локтях. Солоноватый привкус, похожий на кровь, мешал сглотнуть слюну. Пошарив под подушкой, она не нашла платка и сплюнула в ладонь. Вкус крови облекся в слово: штрафбат. Отец, получивший счастливое ранение, искупил вину - для своего будущего. Совершенно ясно, как будто во тьме, окутавшей город, высветлилось самое главное, Маша осознала прозорливость отцовских военных предчувствий. Военная машина, принявшая паучье обличье, двигалась на него с немецкой стороны. За нею, ощерив челюсти, наползало это: в отцовскую пору от него можно было откупиться единственно кровью. Пуля, ужалившая щеку: железная пчела, защитившая его от паука.

Откинув тяжелое одеяло, Маша поднялась и подошла к окну. Сквозь стекло, подсвеченное наружным электрическим светом, она разглядывала отцовскую жизнь, удавшуюся после искупления. Если бы не кровь, обагрившая скулу, никогда не стать бы ему главным инженером. Маша вспомнила: господи, как же он сморщился, когда говорил про бескровную смерть своего отца... Тревога подходила крадучись, подступала от дедовой бескровной могилы. Забыв о тех, кого расстрелял паучий отряд, она думала: кровь деда осталась непролитой, а значит, там, в глубине могилы, до сих пор шевелится душа, не сумевшая тронуться в открытое небо. Душа деда, не пожелавшая открыть своей телесной наготы, отринула от себя это искупление, словно бы встала на сторону тела, состоявшего из всего того, что Маша узнавала с одного взгляда. Взгляд выхватывал совиные веки, кисти рук, отведенные от бедер, узкие вздернутые плечи и острую усмешку, как прыщ, вспухающую на губах. Узнаваемые черты, воплотившиеся в разных телах, относились и к ней, умеющей их различить. Она думала о том, что все, в ком они проступают, связаны друг с другом непролитой, но заживо зарытой кровью, отринувшей искупление. Если так, значит, и над ее головой лежит притоптанная земля, и этот зыбкий клочок превращается в камень, сквозь который душе не докричаться, не выдохнуть...

Девочка, спавшая на диване, ворохнулась и вскрикнула. Отведя взгляд от окна, Маша вспомнила о Вале, пришедшей в их дом со своим горем. Ее история показалась детской. Ни в какое сравнение она не шла с другой, замешанной на крови, пролитой отцом и не пролитой дедом, принесшим бескровную жертву. Она подумала - безысходную. Маша видела мельничные крылья, вставшие на небе необозримо высоким крестом. Между крестом и дедовой бескровной могилой существовала какая-то связь, которая ускользала в такую глубину, куда Машин взгляд не мог дотянуться.

Ступая на цыпочках, она подошла к своему столу и неслышно выдвинула ящик. Рука нащупала пустую тетрадку, но пальцы, скользнувшие глубже, легли на маленькую книжку, величиной с пол-ладони. Не распознав на ощупь, она вынула осторожно и поднесла к глазам. Твердый коленкоровый складень казался черным. Раскрыв ладонь, Маша потянулась к окну. Выпуклые золотые буквы легли под блик уличного света: "Пропуск", - она прочитала слово и, еще не зная наверное, почему-то подумала: пригодится.

Глава 3

1