Голоса стихли. На цыпочках она выбралась на кухню и, оглядевшись, сунулась под плиту. Там стояло старое пластмассовое ведерко. Почти до половины оно было наполнено песком. Сто лет назад мама пересаживала фикус, и кто-то, кажется, даже Панька, посоветовал выстлать песочком дно. Подхватив ведерко за дужку, Маша вернулась в комнату и взгромоздила на стол. Ножницы и иголка нашлись на этажерке. Она расстелила газету и высыпала песок. Теперь - распороть и пересыпать. Руки двигались ловко. Пустые мешочки она набила песком и крепко зашила края. Оглядев придирчиво, Маша осталась довольна. Урны темнели на буфете. Ведерко, заполненное до половины, вернулось под плиту. В ванной, моя руки, Маша улыбалась мстительно.
Решимость убывала, уходила в песок. Почти физически Иосиф ощущал неприятную слабость: стоило добраться до дома, и руки опускались сами собой. История, в которой, кроме себя, винить было, собственно, некого, стремительно приближалась к концу. Точнее говоря, для него она давно завершилась, и если бы не юность, с чьей нежностью Иосиф не мог не считаться, давным-давно он нашел бы слова, чтобы, поговорив с Валей, убедить ее в том, что образ жизни, постепенно сложившийся, становится тягостным - по крайней мере, для него. В поисках выхода он перебирал все звенья, всякий раз начиная от "Чернышевской", и не было слова, которым Иосиф, взрослый мужчина, не заклеймил бы себя за легкомыслие.
С точки зрения нового опыта, все прежние истории, в которых он играл роль страдающей стороны, казались бульварными: красавицы, отвергавшие его страсть ради насущных перспектив, были верхом неуязвимости рядом с беззащитной Валей. Невзрачная девушка, глядевшая на Иосифа поминутно вспыхивающими глазами, преображалась от каждого его слова, как будто тот, с кем свела ее судьба, был божеством, державшим в своей руке ее жизнь и смерть. Поминутно она вскакивала - то помочь, то принести, и именно эта предупредительность, похожая на благочестивый ужас, отдавалась в сердце Иосифа тоской и бессилием. Будь она хоть чуточку другой, он пожертвовал бы собою ради ее счастья.
Трудно сказать, какой именно смысл вкладывал Иосиф в эту меру, однако Валя, сиявшая глазами, понимала по-своему. Заметные старания, которые она прилагала, в представлении Иосифа давали обратный результат. В первый раз он почувствовал это тогда, когда, на беду выглянув в коридор, застал ее у зеркала: прежде чем войти в комнату, она внимательно приглаживала волосы, и выражение ее лица напоминало кукольную гримаску, которыми украшают себя манекенщицы из журнала "Работница". На этот журнал подписывалась одна из его лаборанток. Остальные сотрудники потешались, но охотно листали исподтишка.
Застав однажды, он снова и снова ловил Валю на совпаденьях, срывая раздражение на невинной лаборантке. Оказавшись невольной участницей его душевных передряг, бедная девушка вскоре уволилась, и Иосиф почувствовал облегчение. Теперь для полного счастья, за которое он почитал свою прежнюю жизнь, оставалось поговорить с Валей и подвести к разрыву.
Нельзя, однако, сказать, чтобы процесс, терзавший Иосифа, был прямолинейным на всех отрезках. Иногда выпадали легкие дни, когда Валя, казалось, забывала о наставлениях мудрой "Работницы", и тень, лежавшая между ними, рассеивалась. Радуясь временной легкости, Иосиф начинал балагурить, то припоминая веселые истории из прошлого, то пересказывая шутки, рожденные в лаборатории. Как правило, Вале хватало чувства юмора реагировать в правильных местах, и Иосиф взлетал, как на крыльях, уносивших от тягостных раздумий.
Веселые истории, которые про себя - в отличие от трудного хирургического решения - Иосиф называл терапевтическими, постепенно иссякали, но он продолжал вспоминать, заглядывая в дальние уголки памяти. Однажды Валя заговорила сама. Довольно ловко переняв его тон, она принялась рассказывать о каком-то институтском недоразумении и неожиданно упомянула Машу. Обыкновенно, по какой-то негласной договоренности, имя сестры в их разговорах не звучало - с того самого дня, когда, целый час отстояв на лестнице, Валя увидела его растерянное лицо. В тот вечер она побоялась спросить, потом не представлялось случая, она думала, до поры до времени.
Нарушив табу, Валя спохватилась, но Иосиф закивал особенно весело, и, перескакивая с пятого на десятое, она вспомнила еще одну давнишнюю историю с курсовиками. Совершенно искренне Валя говорила о том, что Маша - в сто раз умнее других сокурсниц, так что ей вообще непонятно, зачем его сестра поступила в эту богадельню - финансово-экономический факультет. Добро бы еще - на экономическую кибернетику, а так - курам на смех. Иосиф хмыкнул: "Не знаю... Зависит от кур..."