Преступница

Раньше они этого не касались, но теперь, воодушевленный справедливым отзывом о сестре, он решил воспользоваться случаем, чтобы преподать ей азы национально-государственной грамоты. Морщась, как от привычной боли, он рассказывал о государственном антисемитизме, пропитавшем советскую систему снизу доверху, о подлой политике первых отделов, вынюхивающих еврейскую кровь, об искореженных судьбах тех, кого власть объявила людьми второго сорта. "Рано или поздно все кончится плохо", - Иосиф завершил обвинительную речь.

Валя верила и не верила. То, о чем он говорил, никак не могло быть правдой: правда, которой ее учили, была совершенно другой. Конечно, он все преувеличивал, но Валя готова была верить и вопреки очевидности, потому что любила его. И все-таки она попыталась возразить: "Хорошо. Но как же ты? Если все так... гадко, разве стал бы ты кандидатом?" - "Да, уж, - он покрутил головой. - Достойная медалька за долгую и безупречную службу". - "А Маша? - Валя наступала. - Я - свидетель. Мы вместе сдавали экзамены. Ей же - одни пятерки. А потом - студенческое научное общество, она - председатель. Я имею в виду - теперь". - "В нашей стране, - Иосиф усмехнулся, - все вообще выглядит замечательно, если не знать правды". - "Правды?" - Валя переспросила доверчиво. Соблазн был велик.

История с ложной анкетой, которую он рассказал во всех подробностях, произвела ошеломляющее впечатление. Глаза, распахнутые на Иосифа, сияли ужасом и восхищением. В продолжение его рассказы она слушала зачарованно, словно страшную волшебную сказку. Иосиф говорил и не мог остановиться, потому что вера, с которой она слушала, могла победить все тягостные раздумья.

За вечерним чаем Валя снова заговорила о Маше. Она призналась, что чувствует себя неловко, всегда отводит глаза, как будто в чем-то виновата перед его сестрой, хотя, видит бог... Этот разговор Иосифу был неприятен, но он не сумел отмахнуться. "Конечно, надо как-то..." Преподанных азов было недостаточно, чтобы внятно объяснить Машину позицию - жесткую и непримиримую.

Отвернувшись к раковине, Иосиф думал о том, что одной веры мало. Все-таки между ними стояло что-то, не облекаемое в слова. Уходя от разговора, он объявил, что собирается отпраздновать день рождения - в узком кругу, для друзей. Идеей праздника Валя зажглась моментально и, позабыв о Маше, заговорила про угощения. Спохватившись, Иосиф не набрался храбрости уточнить, что имел в виду не домашнюю, а лабораторную вечеринку. На том и порешили: в четверг пойти по магазинам и на рынок. Валя обещала налепить домашних пельменей.

Накануне, в пятницу, она лепила самозабвенно, и рука, отбрасывающая пряди, оставляла в волосах мучные дорожки. Походя она ухитрилась измазать и лицо, и белые полосы, покрывавшие щеки, показались Иосифу потешными. Он рассмеялся и, качая головой, назвал ее женщиной из племени мумба-юмба: "Для полного сходства недостает юбочки из листьев и ожерелья из вражеских костей". Сорвавшись с места, Валя бросилась в ванную и тщательно вымыла лицо. Конечно, она понимала юмор, но все-таки очень расстроилась, поэтому и схватила телефонную трубку - просто оказалась рядом, в прихожей, когда зазвонил телефон. На ее алле никто не откликнулся, но трубка, зажатая в руке, не была мертвой. Она прислушивалась к Валиному дыханию. Новое алле разбилось о частокол коротких гудков.

Вернувшись в кухню, Валя принялась резать салат, но ножик то и дело соскальзывал. Она едва не порезалась. Однако обошлось, и телефон больше не звонил, и тесто получилось клейкое, не зря она ездила в Елисеевский за свежими дрожжами.

Валя стеснялась Иосифа. Ложась в постель, она испытывала странное чувство: с одной стороны, ей нравилось быть взрослой, не хуже девчонок из общежития, с другой стороны, все, что про себя она называла словом это, казалось ей стыдным. Оно было непременной частью взрослой жизни, но жизнь, в которую вступила Валя, в ее глазах была ущербной. Выражение прикрыть грех венцом, над которым посмеялась бы любая из сокурсниц, не было для Вали пустым звуком. В дневных раздумьях приходило мамино слово: испортил. О том, что она на это решилась, Валя не жалела. Пожалуй, даже радовалась тому, что именно Иосифу принесла свою девическую жертву.

Будь он ее ровесником, ни за что на свете она не позволила бы ему до свадьбы, но Иосиф был намного старше. Разница в возрасте придавала ему сходство с отцом, которого Валя не помнила, и в этом отцовском качестве он не мог поступить с ней подло. Лежа в пугающей тишине, Валя представляла себя маленькой девочкой, которой приснился страшный сон: забравшись в отцовскую постель, она засыпает словно под защитой. Тогда нехорошие мысли уходили и стыд исчезал до утра.