Преступное венчание

Его крепко держали, чтоб не отворачивался, чтоб смотрел безотрывно на лютую казнь товарища своего. Но кровавая завеса вновь наползла на глаза, и он слышал только крик и плач в толпе селян да еще изредка – короткие, мучительные стоны Василя, которому вспороли живот, зацепили крюком, торчащим из столба, за внутренности, потом, медленно вращая столб, начали вытягивать из запорожца все нутро…

Но ни крика, ни мольбы о пощаде не услышал Волгарь!

Сердце рвалось из его груди, искусал губы, сдерживая рыдания. Ужас, горе, боль вдавили его в землю, в пылающей голове плыли, качались, терзали ее слова старинной песни, которую так любил Василь:

Закряче ворон, степом летючи,
Заплаче зозуля, лугом скачучи,
Зажахающа орлы хыжу,
Та все по своих братах,
По буйных товарищах козаках!..

* * *

Казнь Василя закончилась, но Леха пока не трогали. Полуденное солнце палило нещадно, а он лежал ничком, весь сотрясаясь от внутреннего озноба, моля Бога ниспослать ему стойкость в ожидании того ужасного мига, когда руки врагов вцепятся в него и потащат к столбу, рядом с которым, наверное, еще лежит мертвый Василь.

Но что это?.. Крики, выстрелы, шум, дробь копыт!

Волгарь приподнялся было, но тут же сильная рука вдавила его в землю, и голос, показавшийся знакомым, задыхаясь, проговорил:

– Лежи, а то зацепят невзначай!

И новая волна боя прокатилась над площадью. Шум сей утих не скоро, и Лех снова впал в забытье. Вдруг его приподняли, а потом он почувствовал освежающее прикосновение мокрой холстины к лицу. Вскоре он уже смог разлепить запекшиеся веки и увидел прямо перед собой заплаканную молодичку, которая обмывала его.

Слабо улыбнувшись ей разбитыми губами, Лех перевел взор; рядом стоял черноволосый и черноглазый парубок.

– Ну хоть ты жив, – проговорил он встревоженно, и Лех неожиданно узнал его голос: именно сей человек шептал ему ночью слова надежды!

– Спаси тебя Бог, брате, – с трудом вымолвил Лех. – Век тебя не забуду… Ты кто же будешь? Турок, болгар?

– Я серб, – ответил юноша, и глаза его сверкнули. – В рабстве турецком был, бежал, к ляхам пошел в наемники, чтобы смерть обмануть, а после и от них ушел. Это я казакам за кордон весть о полоненном Главаче передал, да вот беда…

Он осекся, и Лех, вспомнив, как страшно опоздала подмога, с тоскою понурился. Но тут же вскинул голову, заслышав совсем рядом голос, который считал уже навек умолкнувшим:

– Здрав ли, хлопче?

Лех смотрел, не веря глазам своим.

Не может быть… Быть того не может! Это был Главач – живой, здоровый, крепкий, только бесконечно печальный.

– Василь… – прошептал Лех, – то ты? Слава богу!

– Я не Василь, – произнес запорожец все тем же до слез знакомым голосом. – Я Гриц Главач. Василь был мне братом… А теперь ты мне братом станешь.

– И я! – подхватил молодой серб. – И я тебе стану братом, козаче! Я тоже отныне запорожец!

Его слова долетали до Леха словно бы из неимоверного далека.

Василь! Василь погиб! Только сейчас он понял, что значит лишиться такого друга, каким был для него Василь. С ним было связано для Алексея Измайлова возвращение к жизни, воскрешение души…

Погиб, погиб Василь! Оставил другу месть в наследство.

Тогда Лех не знал и знать не мог, что дорога мести будет такой дальней и приведет она его не куда-нибудь, а на крымские берега, под стены древней Кафы…

Гриц Главач и молодой серб подхватили обессиленного Волгаря, понесли в хату, и последнее, что он видел, был донага раздетый хорунжий, которого мрачные селяне волокли к столбу посреди площади, – столбу с воротом и окровавленным крюком.

Долго еще носились над селом его предсмертные вопли, ибо чванливый лях, конечно же, не смог принять казнь с тою доблестью, как принял ее запорожский сотник Василь Главач.

Глава 21 Пороги днепровские

Над Кафою повисла прозрачная дымка. Первые огни казались золотистыми пушинками, взмывшими над далеким берегом. Их становилось все больше и больше. Вот уже густой янтарной россыпью мерцают они по склонам гор и отражаются в море зыбкими золотистыми змейками.

Все ближе Кафа! Тихо, без всплеска, опускаются в воду весла и так же бесшумно взмывают. Даже люлек не запаливают казаки, чтоб, борони Боже, не заметил сторонний взгляд…

– Суши весла! – звучит негромкая команда, и «чайки» замирают на воде.

Ночь мирно опускается на море, на берег. Над мутно-багровым, уже остывающим костром заката сгущается тьма. Призрачно и прекрасно золотится в синеве бледный новорожденный месяц; и высоко над ним мерцает крошечная, еле видимая, но чистая и светлая, будто нечаянная слезинка, звезда.

– Месяц молодой к удаче нам, – пробормотал кто-то из гребцов. – Загадай, чего хочешь: глядишь, сбудется.

Лех улыбнулся невесело. Сбудется ли?.. Уж сколько верст прошел, проплыл Волгарь, чтобы исполнить последнюю волю своего сотника, а чего достиг?