Особое недовольство Кремля и правительства вызвало учреждение Верховным Советом института независимого прокурорского расследования фактов коррупции в верхних эшелонах исполнительной власти. Когда прокуроры и следователи специального прокурора Макарова (назначенного Верховным Советом) в процессе расследования крупных мошеннических операций осуществили многочасовой допрос первого заместителя главы правительства Владимира Шумейко, Михаила Полторанина и других министров — это недовольство переросло в сильнейшую панику. Соответственно, фактор страха и ненависти одновременно к законодателю стали сильнейшим мотивом поведенческих действий представителей высшей исполнительной власти. Единственное, что маниакально владело их умами — это поиск способов «разделаться» с источником их страха — Верховным законодателем. Что полезного для страны могли делать эти люди?
Их страшили, например, намеченные по плану работы Верховного Совета, грядущее изучение всего опыта по приватизации и ее результатов — она, как известно, осуществлялась с огромным числом нарушений положений законодательных актов, хотя и последние были далеко не совершенными. Но они были приняты по согласованию с правительством и подписаны президентом — соответственно, их следовало неукоснительно соблюдать, а не «обходить» через «указное право» или принятие неких «постановлений и распоряжений» «министерства приватизации» и прочих ведомств. Я неоднократно беседовал и с Ельциным, и с Гайдаром, и с Черномырдиным по этому вопросу, высказывался с трибуны Верховного Совета — о том, что «
Встревоженный процессами криминализации административно-экономических решений должностных лиц, в том числе в сфере крупных, стратегических решений, я решил поднять эту крайне «неприятную» проблему в беседе с президентом. Изложил некоторые факты, предоставленные соответствующими руководителями правоохранительных органов. Кстати, они могли быть затребованы и Ельциным, если бы он того захотел.
Профессор Гарвардского университета, один из советников российского правительства, Б. Джелич, в своей статье в газете «Либерасьон» писал следующее: «
...» (26 июля 1993 г.). И эта «приватизационная революция» осуществлялась или вообще вне рамок Закона, или с его грубым нарушением.Устранение из системы государства (общества) властного парламента создало не просто уникальную «коррупционную среду», но и обозначило вектор криминального развития государства, всех его органов (структур) власти. Это обозначило новый этап в развитии этих процессов, органически вплетающихся в ткань этих властных институтов. Коррупция и в целом криминализация государства приобрели огромный размах и силу. Все можно было купить — любую должность, любое предприятие, совершить любое преступление и остаться безнаказанным — при условии, что есть чем платить. Россия стала Клондайком для международных авантюристов, для которых открыты были все двери для делания «быстрых» денег в огромных масштабах. Она стала также «большой стиркой» — страной, с наиболее благоприятными условиями для «отмывания денег», приобретенных сомнительными операциями в разных концах света.
Российские нувориши, едва появившись на Западе, не способные к законной деятельности в условиях хорошо отлаженных правил рыночной экономики, немедленно попытались практиковать те же методы, которые сделали их супербогатыми людьми в России. И конечно же, так же немедленно попали в поле зрения правоохранительных органов. И, наконец, западные лидеры забили тревогу по поводу коррупции в России, которая стала угрожать уже их благополучию. В сентябре 1993 года Билл Клинтон в телефонном разговоре с Ельциным прямо сказал, что он обеспокоен масштабами коррупции в России, и потребовал объяснить, почему Россия не принимает антикоррупционное законодательство и почему она не ратифицировала целый ряд международных Конвенций в этой сфере. Речь, в частности, идет о следующих международных актах: Европейская конвенция об отмывании, выявлении, изъятии и конфискации доходов от преступной деятельности (7 мая 1999), Европейская конвенция об экстрадиции (7 ноября 1996), Европейская конвенция о взаимной правовой помощи по уголовным делам (7 ноября 1996), Конвенция по борьбе с коррупцией (27 января 1999).