В зале Палаты национальностей, лишенном окон
потому недоступном пулям, теснились в полутьме депутаты, их помощники, служащие, секретарши, стенографистки, официантки парламентской столовой, журналисты, не ушедшие демонстранты. Будто в катакомбе, тлели огоньки свечей. Стены вздрагивали от грохота тяжелых танковых орудий. Кто-то из женщин запел старинную русскую песню. Хором подпевали. И снова пели. Декламировали патриотические стихи. Кое-кто молился. Некоторые писали прощальные записки своим семьям. Но мне казалось, что они надеются на меня, — что я смогу найти какой-то выход даже из этого, казалось бы, безнадежного положения...Стреляют очень сильно. Подходит Ачалов, говорит, что у набережной — десантники. Хочет попробовать добраться до них, попросить прекращения стрельбы. Я несколько иронически говорю: «
Ачалов прощается, хромая, уходит. — Я ему вслед (иронически): Сижу, курю трубку. Подсаживаются Александр Коровников, Иса Алироев и Виктор Баранников. Говорить, собственно, нечего. Коровников говорит что-то о самолетах, вертолетах, которые «должны» подойти на помощь. У меня не было даже желания сказать что-нибудь резкое. Через полчаса Ачалов возвращается, говорит: — Молчит. Ахметханов смеется. Ачалов смеется. Смеются все. «А я и не знал, что Олег говорит еще и по-венгерски...» «Валерий Дмитриевичу вы живы?» «Конечно, вы живы, иначе как бы я мог с вами говорить» «Вы знаете, что здесь происходит? Это — фашизм. Десятки тысяч людей, до зубов вооруженных, танки, бронетранспортеры — все это штурмует наш дворец, парламентариев, множество гражданских лиц, в том числе женщин и детей! Вы себе это представляете? Я прошу вас приехать сюда, Валерий Дмитриевич! Приезжайте со всем составом Конституционного суда!» Я постараюсь, Руслан Имранович. Я даже не знаю, что сказать вам — непрерывно стараюсь дозвониться до Ельцина, до Черномырдина — не соединяют. Другие официальные лица ссылаются на них (грохот взорвавшегося снаряда). — Что это, орудие? Да, нас расстреливают танки, вы слышите разрывы артиллерийских снарядов... Руслан Имранович, скажите ему, чтобы приехал с руководителями регионов и иностранными послами. Вы можете приехать с кем-нибудь из руководителей регионов, послами? Я постараюсь (еще один разрыв). Больше ничего не слышно. Телефон наш — продукт самодеятельности наших связистов, связь оборвалась.Снова захожу в свой кабинет, сажусь в рабочее кресло за большой стол. Опять думаю — что же делать, как вывести отсюда людей? Через подземные ходы? Не получится — перестреляют в полумраке. Заскакивает Юра Гранкин вместе с Махмудом Дашкуевым, моим двоюродным братом, офицером ФСБ. Кричат:
Выхожу из кабинета — Руцкой, Воронин, Агафонов, Румянцев, Исаков и еще кто-то окружили Аушева и Илюмжинова. Рассказывают, друг друга перебивая. Оба подходят ко мне, я задал вопрос:
Отвечают, что они не могут попасть ни к Ельцину, ни к Черномырдину — их не соединяют по телефону и не пускают на прием. Черномырдин настроен особенно агрессивно, никаких переговоров не признает. «Надо перебить эту банду» — вот его несколько раз повторенные слова, — сообщают эти двое.
Советую немедленно выбраться отсюда, поехать к Зорькину, к лидерам регионов, связаться с посольствами, передать им мою просьбу прибыть сюда. Тогда, возможно, остановят огонь. Это, может быть, последний шанс.
Аушев и Илюмжинов уехали...
Меня зовут Володя. Руслан Имранович, я с уважением отношусь к вам. Вы лично сделали все, что могли. Теперь прошу вас помочь нам спасти ваших людей. Я — один из командиров «Альфы», получен приказ овладеть зданием Верховного Совета. Мы брали президентский дворец в Кабуле. И еще кое-что... Но мы не хотим воевать с вашими защитниками, хотя от нас этого требуют... Мы уже встречались с вашими депутатами, убедили их в том, что надо выходить из здания. Они согласны, но сказали, что это решение можете принять только вы».Верно ли, Иона Ионович, что депутаты и все защитники парламента решили принять предложение «Альфы» и покинуть здание парламента?»