Не верить было невозможно — выбора не было.
В гостиную вошел Макашов в своем знаменитом берете и стал возражать, приводить какие-то аргументы. Я, зная его роль в «Останкино», жестко прервал его:
— Вы свое дело уже сделали. Помолчите или уходите отсюда! Наверное, я сказал слишком резко в эту минуту. Все замолчали.
Нам пора в штаб. Мы вернемся сюда через полчаса. Вы должны быть готовы покинуть здание. Наши офицеры не рассматривают это как капитуляцию. Это — акт спасения мирных людей. Да и как можно рассматривать как «капитуляцию» действия высшей законодательной власти? Наши офицеры все это понимают. Но мы сами ничего делать другое не можем.После ухода «альфовцев» обстрел Белого дома возобновился с огромной силой и интенсивностью, стреляли из всех видов оружия. Видимо, командиры «Альфы» нарушили чьи-то планы — ведь, по крайней мере, меня и Руцкого действительно планировали пристрелить при штурме, а «Альфа», похоже «мешала» в этом намерении, возможно, они разъяснили штурмовавшим командирам, что никаких, видимо, «фанатиков и экстремистов» в здании парламента нет, а его защитники, по приказу Хасбулатова, готовы сложить оружие и выйти из здания.
Из Палаты национальностей прибежали Рамзан Ахметханов и Юра Черный. Черный вынужден был бежать из Грозного и с 1992 года работал в аппарате Верховного Совета. Мы все вместе стали выходить из моих апартаментов. Я остановился. Вернулся. Вошел в свой кабинет, прошел к письменному столу у окна, выходящего на набережную, и сел в кресло. Обвел взглядом огромный кабинет, где работа!. Работал много, самозабвенно. Провел руками по столу. Затем поднялся, вошел в комнату отдыха... подошел к умывальнику, стал умывать лицо холодной водой. Медленно вытерся полотенцем, вышел. Стоят ребята — Юра Гранкин, Сергей Личугин, Махмуд Дашкуев, Рамзан Ахметханов. Смотрят удивленно. Я говорю, что хотел попрощаться; пойдемте. В это время огромное окно разлетелось вдребезги от пуль крупнокалиберного пулемета. Вошли в огромный холл. Спускаемся вниз. Много молодых людей. Они не задавали вопросов — прощались, по-мужски, кивком головы или пожатием руки. Я прощался, не суетясь и не пряча глаза.
...В Палате национальностей тревожное ожидание. Все смотрят на меня. Сергей Бабурин подошел, взял под руку, попросил выступить, другие поддержали. Я медленно прошел между рядами, встал за стол президиума и стал говорить.
— Дорогие парламентарии, друзья и соратники!
Вы понимаете, как трудно мне говорить. Это самые трудные слова, которые я говорю с тех пор, как мы работали вместе. Дайне только...
Находясь между жизнью и смертью, когда мы увидели своими глазами, как растерзали демократию и сердцевину этой демократии — Российский Парламент, я призываю вас всех покинуть это здание.
Тяжело уходить, но пусть нас всех утешает мысль, что жизнь одна и мы были верны Долгу и нашему Народу. Конечно, мы с вами совершили множество ошибок, наверное, боль
...Мы должны очень серьезно подумать о нашей судьбе. За нами стоит наш народ. Как бы ни лгали средства массовой информации, я абсолютно уверен в том, что Правда будет раскрыта в полном объеме и наши народы, избравшие нас, будут гордиться теми, кто в этом прекрасном Парламентском дворце, ставшем для всей России символом свободы, а в последние дни и символом национальной трагедии, отстаивали честь Парламентария и свою гражданскую честь, свободу и конституционные права народов России.