Пресвитерианцы. Вторая армия

Прозвучало очень кровожадно.

— Значит так, Мэй. Со своими тайными жилищами в Хакате завязывай. Завтра же перебираешься в Дадзайфу. Вместе со всеми новыми пленниками. Получишь там все требуемые ресурсы для добычи информации. Но не смей опять свои делишки проворачивать! Просто добью тебя.

В тот же день Наполеону пришлось съездить в Хакату. Город гудел, обсуждая пережитое; особенно, на торговой площади, где развесили трупы налетчиков. Но гораздо громче гудел растревоженный и перепуганный городской совет, традиционно собиравшийся при храме Хакодзаки. «Первые люди» Хакаты вопили и кричали, вводя в смущение жрецов храма. Кто-то требовал «твердой рукой искоренить», кто-то считал, что город нуждается в обрядовом очищении.

А кто-то вообще не явился — Наполеон заметил, что пустовало пять или шесть мест. Теперь ему стало ясно, почему кроме него самого и Полукровки еще одной целью нападения стал купец Ёсихиса. Неведомые «они» хотели запугать торгашей. Чтобы понимали, что каждого может настигнуть рука мщения.

И ведь сработало! Все члены совета громко кричали и раздували щеки, но пока никто не рвался занять «освободившееся» место главы. Не самое спокойное место оказалось.

«Однако, — по-новому начал осмысливать генерал события минувшей ночи. — Если бы этим гадам удались все три покушения — то возник уже непреодолимый кризис. Южная армия потеряла бы не только меня, но и главного своего союзника — Хакату. Про остальных тогда уж и речь можно не вести. А ведь нет города — значит, нет всей производственной базы, без которой мои полки не смогут существовать. Дадзайфу в таком состоянии проживет недолго…».

Галдящий, вопящий совет, воняющий, при этом, страхом, начал вызывать у Наполеона острое чувство брезгливости. С одной стороны, это были нужные и, в общем, неплохие люди. Они искренне поддерживали его сторону… Но главнокомандующий не мог подавить в себе неприязнь к ним. И ведь буржуа всегда таковы. Во всех мирах и временах. Здесь, в Ниппоне, им даже потяжелее приходится, от чего и страхи, наполняющие их слабые души, помрачнее будут.

— Тоже хочется поскорее уйти отсюда и отмыться?

Наполеон скосил глаза: полуторарукий пират Мита Хаата оставил свое место позади советников и подошел к генералу. Глава ополчения по случаю официального визита даже вырядился понаряднее, но все эти просторные парчовые одеяния смотрелись на нем чужеродно. Кислая мина только дополняла общий портрет «Что я здесь делаю?».

— Желаешь присоединиться, полковник?

К главе ополчения так обращались все в Южной армии, хотя, официально Мита полковником не считался. Наверное, калечный пират был ближе к чину генерала, судя по количеству подчиненных ему людей. Но ему обращение «полковник» нравилось. Как будто, так южане считали его немного своим.

— В мытье — нет, но вот отойти куда-нибудь — с удовольствием.

Побег полководцев члены совета даже не заметили. Командиры вышли в небольшой парк вокруг храма. Помолчали.

— Если честно, генерал, я не совсем понимаю, зачем ты с ними возишься. Два десятка человек дерут глотки, вместо того, чтобы делом заниматься.

— Пойми их, Мита. Ты человек, который привык смотреть в лицо смерти. Они другие, им дорога спокойная жизнь. А сегодня смерть заглянула в их сердца. Им тяжело.

Пират всем своим видом показал, что не понимает, как это вообще можно жить, не глядя в лицо смерти. Сплюнул на какой-то особенно изысканный лист лотоса.

— Если бы только сегодня. Мне частенько приходится ходить к ним: войску то одно, то другое требуется. И всё через них. Так вот: каждый раз бессмысленная болтовня на полдня. Нет, люди они, конечно, деловые, им по полдня на пустое тратить недосуг. Но один-два бездельника всегда найдутся. И начинается! Они ж там все между собой грызутся, а вымещают на мне. И ведь знают же, что я без положенного мне не уйду! — Мита самодовольно пригладил плохо выбритую лысину. — Но нет, каждый раз на что-то надеются. Надеются на силу своих пустых слов. И каждый раз приходится брать их за горло…

Тут командир ополчения поймал на себе встревоженный взгляд Наполеона и поправился:

— В иносказательном смысле. Припираю их к стенке… Ну, то есть, не это. Ставлю их перед выбором, в котором выбора нет — вот! И мои ребята в итоге получают всё, что требуется. Так зачем, получается, вся эта трепотня была?

Звучало, как риторический вопрос, и «почтенный Ли Чжонму» лишь сочувственно покивал.

— Нет, ты чего молчишь, генерал? — рослый пират нагнулся к самому лицу Наполеона. — Мы ведь оба понимаем, что это не они… Это ты совет создал. Вот зачем?

— Зачем? — Наполеон сам ни разу не ставил себе вопрос так. — Мне… делу Южного двора нужна была поддержка этого города. Его людей. А эти торговцы — основа этого города. Они — его соль. Вот им я и предложил власть.

— Но я все равно не понимаю. Разве власть нужно предлагать всем? Разве нужно было устраивать всё так сложно?