Пресыщенность ядом

Почему я сижу здесь в компании шлюхи и глушу эти помои под названием виски? Ответ на этот вопрос будет неоднозначным.

Первое - я дико зол, мой папочка умеет удивлять похлеще кого-либо в этом мире. После больнички мы с ним так и не поговорили, что, наверное, хорошо, потому что с каждой секундой я окончательно перестаю видеть смысл в этом общении.

Второе - Эля! Чёртова Разумовская со своей жалостью, зачем я вообще её туда потащил? Всё было на реакции, автомате, в башке раздрай, я впервые испугался за отца, раньше подобного никогда не происходило, но как бы мы ни были «дружны», Марина права, он мой отец, и, как бы я ни хотел это отрицать каждому на этой земле отведён лишь отрезок времени.

Но мой папаша, даже подыхая, пошлёт меня на хер. Можно только поаплодировать стоя.

Элька же во всей этой ереси моих семейных разборок оказалась случайным слушателем, свидетелем этого бала моральных уродов, таких как я и мой отец.

Я хотел, чтобы она ушла, не потому, что мальчика обидел злой папа и ему больно, вовсе нет, мне плевать на фокусы отца. Дело в другом, мне было стыдно за него, за формат наших отношений. За то, что ей пришлось увидеть то, чего она не должна была узнать никогда.

Я чёртов слабак. Слабак, который при всей своей видимости прекрасной жизни эмоциональный нищий.

И лишь с ней я чувствую себя собой, чувствую, что жизнь - это не только бабки, дорогие тачки, курорты, модели. Это нежность, желание о ком-то заботиться, быть рядом...

Отправив её домой, я почти сразу полетел в «Империю», там закрытая, отдалённая территория, где можно сполна почувствовать этот приторный вкус жизни. Приевшийся за многие годы, когда ты не понимаешь, жив ты или мертв.

Здесь я становлюсь собой, здесь нет Разумовской, для которой я хочу быть лучше, чем есть на самом деле, нет её расстроенного, пытающегося меня поддержать взгляда. Здесь есть карты, бухло и элитные шлюхи.

Это спасает, раньше спасало, но не сегодня. Сегодня всё это кажется чужим, лишним, сегодня хочется её присутствия, но, появись она здесь, я сделаю всё возможное, чтобы она ушла. Это нелогично, но я не ищу логику в своих словах, действиях. Я просто запутался во всём, что происходит. В ней, в том, что к ней чувствую.

А просидев здесь до ночи, я понимаю, что она становится для меня слишком важна, и это плохо. Это убивает, потому что я заранее знаю исход, знаю, что вся эта иллюзия нормальности лопнет, как огромный мыльный пузырь.

Кайна вьётся вокруг шеста, раньше я спрашивал, как их зовут на самом деле, меня бесили эти выдуманные клички, словно у собак, но это было в какой-то другой жизни. Сейчас же мне плевать, она просто танцует, крутится вокруг шеста в желании стать кем-то большим, чем девочка на ночь, но и здесь ей не повезло, я не трахаю шлюх, никогда не трахаю шлюх, это мерзко. Грязно.

Музыка становится интенсивнее, как и движение девки, смотрю в никуда, чувствую тошноту от всего вокруг.

Не знаю почему, но я словно ощущаю её на подсознании, поворачиваюсь, видя перед собой Элю. Она стоит почти в дверях, мы остаёмся вдвоём. Элька выгоняет Кайну и смотрит на меня своими огромными глазами, заставляя чувствовать себя полной мразью.

- Тебя сюда не звали, - выпиваю содержимое бокала, который всё это время держал в руке, и ставлю на столик перед собой, - пошла вон.

Элька дёргается, как от пощечины, и, резко развернувшись, идёт в соседнюю комнату. Я не могу допустить, чтобы она ушла. Не могу...

Дурман в моей голове начинает развеиваться, поднимаюсь, идя следом. Я должен её остановить. Ускоряю шаги, переходя почти на бег, и хватаю её за руку.

Эля разворачиваемся, обжигая взглядом. Моя девочка злится, потому что я полный придурок.

- Пусти, ты пьян, - говорит спокойно, - Данил.

- Я не пьян, почти не пьян.

Провожу пальцами по её плечу, сгибу локтя, запястью. Сжимаю тоненькую ручку в ладони, притягивая к себе. Элька слегка пошатывается, но идёт. Ничего не говорит, только смотрит. С укором, но тотальным повиновением. Падаю на диван, усаживая её поверх себя. Стискиваю талию, прижимая к себе, пальцы зарываются в её длинные волосы, поглаживают скулы. Эля слегка склоняет голову, ловя мои прикосновения, меня перетряхивает от её реакций, от того, что она больше не шугается. Снимаю с неё куртку, бросая на пол.

Кладу ладонь на её лодыжку, медленно поднимаясь выше и задирая платье. У неё голые ноги, аккуратно веду всё выше, чувствуя под пальцами неровности кожи. Она сидит не шевелясь, вытягивается подобно струне и, кажется, забывает дышать. Смотрю в её распахнутые глаза, отчётливо видя влажную плёночку. Касаюсь свободной раскрытой ладонью её щеки, придвигаюсь ближе, целуя в губы. Она невероятно сладкая, такая недоступная, моя.

Я ощущаю ожоги под своими пальцами. Они не вызывают отвращения, ничего подобного. Она красивая, самая красивая. Моя бедная девочка, я был таким идиотом, когда намеренно от тебя отказывался.

Эля обвивает мою шею руками, слегка ёрзая, сжимаю её бедро, дурея от возбуждения.

- Прости меня. Я идиот.

- Я знаю, Доронин, - немного приподымается, обнимая мою голову, целуя в висок.