Претерпевшие до конца. Том 1

Несколько раз в покаянном порыве она даже начинала писать письмо Марье Евграфовне, но затем рвала его парализованная мыслью, что «монашка» приедет и заберёт ребёнка. Несколько раз думала смириться и обвенчаться с извергом – он бы пошёл на это, чтобы вернее удержать её. Но стоило представить себя с ним перед алтарём, как понималось: никогда не повернётся язык перед Богом клятву давать…

А отец Николай всё твердил своё. Вспыхивала Аля гневно:

– Что вы знаете о моей душе?! Что понимаете?! Не смеете вы судить меня!

– Не смею, – смиренно отвечал старец. – Судить нас с тобой Господь будет.

Батюшка умер полгода назад. Умер, завещав покончить с ложью… А вскоре Аглая поняла, что медицина подвела её вновь. Но самое худшее было в том, что это понял и Замётов, пригрозивший ледяным тоном:

– Если ты посмеешь сделать то же, что в прошлый раз…

– До смерти забьёшь? – спросила Аля.

– Нет, – изверг нехорошо усмехнулся. – Просто ты больше никогда не увидишь своей девчонки. И никогда не узнаешь, что с ней стало. Кроме одного, что жизнь её превратилась в ад.

– Ты сможешь так поступить с ребёнком?

– Почему нет? Если ты сможешь ребёнка убить? Ты не оставила мне выбора. Поэтому запомни, что я сказал, и веди себя разумно. И тогда все будут здоровы и счастливы.

Всё это время Замётов следил за нею, как коршун, при этом став исключительно внимательным и предупредительным. Но, вот, он уехал в срочную командировку, и Аглая поняла – дольше ждать нельзя. Нужно бежать и немедленно. Пусть этому нежеланному и почти ненавистному ребёнку суждено появиться на свет и быть постоянным напоминанием о своём отце, но, по крайней мере, самого его больше не будет рядом. Пусть будет по слову отца Николая. По совету брата Серёжи. Она поедет в Москву и всё расскажет Марье Евграфовне. А та не разлучит её с Нюточкой. Хотя бы из жалости к девочке не разлучит, не отнимет у неё мать. А потом можно уехать ещё в какой-нибудь город подальше, где извергу не удастся их найти… Там жизнь, наконец, станет иной. Честной. Аля будет трудиться, не покладая рук, откажется от всех своих желаний, подобно Марье Евграфовне – может, тогда хоть что-то оживёт в её омертвевшей душе…

Вещей было немного. Все их Аля уложила на салазки, поверх усадила Нюточку и, глубоко вздохнув, тронулась в путь. Последние два года они жили за рекой, в отдельном доме, бывшей некогда чьей-то дачей. Замётов любил это место за тишину и малолюдность. Да и открывавшийся из окна вид не мог оставить холодной даже прожженную и ожесточившуюся душу.

Сойдя к реке, Аля ненадолго задумалась. Первые весенние лучи уже плавили снег и лёд и, хотя до ледохода как будто было ещё далеко, но река могла преподнести неожиданности. Делать, однако, было нечего – мост располагался слишком далеко, и идти до него пешком нисколько не хотелось. Аглая ступила на лёд и, тяжело дыша от натуги, пошла к другому берегу. Она успела дойти до середины реки, когда услышала позади надрывный крик:

– Стой! Стой, проклятая!

Аля оцепенела и не решалась оглянуться, не желая верить своим ушам.

– Мама, там дядя Саня! – пискнула Нюта.

Вернулся раньше на три дня, словно почувствовал… Теперь не миновать беды!

Аглая с отчаянием рванула салазки, ускорила шаг.

– Стойте! Стойте обе! – неслось сзади.

Аля оглянулась через плечо. Замётов, спотыкаясь и падая, бежал за нею по белоснежной глади, неумолимо настигая.

– Аня! Аня, вернись! – кричал он уже Нюточке. И та беспокойно ёрзала:

– Мама, зачем мы уходим от дяди Сани?

Она никогда не видела, как «дядя Саня» избивает «маму». Он выбирал для этого время, когда её не было рядом. А Аглая не подавала виду, чтобы не травмировать детскую душа. И эта душа привязалась к извергу, показывавшему ей звёзды…

На лбу у Али выступил пот, но она, не желая смириться с неизбежным, продолжала идти, щуря глаза от бьющего в них по-весеннему яростного солнца. Внезапно сзади раздался странный гул и треск, а затем пронзительный вопль Замётова.

Аглая резко обернулась и вздрогнула. Река всё-таки не выдержала солнечных стрел, разверзла чёрный зев-полынью, и в неё-то угодил изверг, и теперь отчаянно бился в ней, взывая о помощи. Он терял силы, тонул, тянул руки к Але, моля о спасении, а она словно окаменела. И не перекошенное от страха лицо погибающего видела она, но не менее перекошенное – насильника, терзавшего её в ночной темноте… Это видение затмило всё. Не было больше ни солнца, ни ослепительного снега, ни полыньи, ни молящего взгляда, а только та непроглядная ночь, только тот безумный взгляд, и та боль, никуда не ушедшая.

– Будь ты проклят… – неслышно прошептали губы, и сердце зашлось от ненависти.

– Мама! Он же утонет! – взвизгнула Нюта и заплакала. – Его надо спасти!

Этот детский крик заставил Алю прийти в себя и, наконец, увидеть погибающего человека. Она кинулась к полынье, улеглась на лёд, чувствуя, как он затрещал и под ней, протянула Замётову палку, которую прихватила с собой в качестве дорожного посоха:

– Хватайся!