Изверг попытался уцепиться за палку, но окоченевшие руки уже мало слушались его. Он едва держался на поверхности, захлёбывался. Аля подалась вперёд.
– Уходи! Провалишься сама! – прохрипел Замётов.
Но она не слушала. Ненависть куда-то исчезла. Нужно было спасти человека, и она, уже сама вымокшая, протягивала ему руки, тянула его к себе.
– Оставь меня! Оба же потонем! – кричал изверг, но при этом инстинктивно хватался за палку, за протянутую аглаину руку.
– Значит, судьба нам – в одной проруби сгинуть…
Она всё-таки вытянула его. И, едва живой, окоченевший, он, подобно раку, отполз от кромки полыньи, замер недвижимо. К нему кинулась заплаканная Нюточка, стала обматывать его руки своим шерстяным платком, что-то говоря и зовя Аглаю.
Аля с трудом поднялась на ноги, чувствуя сильнейшую боль в области живота.
– Нюта, отвяжи наши вещи и сбрось их на снег, – велела она. – Вернёмся за ними после… А на салазках отвезём домой дядю Саню…
Вдвоём они погрузили Замётова на салазки и побрели назад. В глазах у Аглаи было черно, она едва переставляла ноги и до крови искусала губы от нестерпимой боли. Им навстречу уже бежали несколько баб и мужиков, увидевших неладное. Их силуэты расплывались в глазах Али, голоса слились в один непонятный гул. Она застонала и, скрючившись от боли, повалилась на лёд…
Глава 3. В аду
Который день ярилось растревоженное весной море, воевали друг с другом расколотые льдины, сталкивались с таким грохотом, точно били шестидюймовки. Но, вот, приутихло зловеще, и поползла серой пеленой беспощадная шуга. И бывалый рыбак не рискнёт выйти в море в шугу, зная, что она не выпустит, закружит и отправит на дно. Но жадность лишает людей разума настолько, что с ним утрачивается и самый примитивный инстинкт – самосохранения…
По Белому морю шли белухи – почти истреблённые белые тюлени или морские коровы, достигавшие весом ста пудов. За такой добычей жадный и азартный охотник в любую пучину бросится! А товарищ Сухов, один из самых злобных сторожевых псов в лагере, прославившийся тем, что после пьяной оргии расстрелял картечью Распятие, таким и был. И потому, не считаясь с погодой, ринулся в море, взяв с собой ещё трёх человек. И, вот, закружило лодчонку их, мелькала она, неуправляемая, в серой мгле, затираемая, готовая уйти на дно.
С берега за «кораблекрушением» наблюдало немалое число зрителей: монахи, простые заключённые, охранники…
– Пропадут их душеньки, – покачал дрожащей головой старик-монах, одетый в рваную шинель. – От шуги не уйдёшь.
– На всё воля Божия! – отозвался другой, помоложе.
– Туда и дорога, – чуть слышно бросил Нерпин, сплюнув сквозь прореженные цингой зубы. Родион душевно согласился с ним, следя за тонущим баркасом.
– Что же они выплыть не могут?
– Шуга если кого в себя приняла, напрочь не пускает.
– Что же, не вырваться им? – спросил следивший за происходящим в бинокль охранник.
– Никак, – мотнул головой старик. – Не бывало такого случая, чтобы из шуги кто вырывался.
Монахи закрестились, кое-кто прошептал молитву.
– Да… – чекист отнял бинокль от глаз. – В этакой каше и от берега не отойдёшь, куда там вырваться. Амба! Пропал Сухов! Пиши полкового военкома в расход!
– Ну, это ещё как Бог даст, – послышался негромкий, спокойный, полный внутренней силы голос. К берегу подошёл невысокий, статный рыбак с породистым, одухотворённым лицом, побелевшей окладистой бородой и волнистыми русыми волосами.
– Что ещё за глупец? – ощерился Нерпин.
– Умолкни, это владыка Иларион, – одёрнул его Родион, сразу узнавший архиепископа Верейского.
– Да хоть сам патриарх, чёрт его возьми! Что он делает?!
Владыка явно решил спасти погибающих. Обведя светлыми, зоркими глазами собравшихся, он спросил всё так же негромко, но твёрдо:
– Кто со мной, во славу Божию, на спасение душ человеческих?
– Где он людей-то там увидел? – продолжал шипеть Нерпин. – Собакам собачья смерть! И не найдётся дураков, чтобы на смерть за них лезть!
Добровольцы, в самом деле, не спешили вызываться. Но, вот, выступили двое монахов, готовых пуститься в опасный путь. Владыка продолжал выглядывать в толпе помощников, словно вопрошая глазами: что же, неужто удалось им умертвить ваши души, заменить в них Божий глас лагерным неписанным законом? Этот взгляд, эта решимость архиерея броситься в пучину во имя спасения несчастных, хотя бы они были и злодеи, так поразила Родиона, что он инстинктивно подался вперёд. Нерпин повис было у него на рукаве:
– Не дурите, Аскольдов!
Но Родя отмахнулся. Ему казалось, что взгляд владыки обращён к нему, и не мог действовать иначе. Владыка едва заметно кивнул, поблагодарил иконописными глазами и скомандовал добровольцам:
– Волоките карбас на море!
– Не позволю! – закричал чекист. – Без охраны и разрешения начальства в море не выпущу!
– Начальство, вон, – кивнул владыка на чёрную точку в волнах, – в шуге, а от охраны мы не отказываемся. Милости просим в баркас!
Охранник сразу утих и отошёл прочь.
– Баркас на воде, владыка! – доложил один из монахов.
– С Богом!