Некогда просторная квартира Пряшникова, делимая им в порядке уплотнения с семейством Сергея, окончательно превратилась в коммуналку. Самую маленькую комнату, более похожую на чулан, занимал профессор Кромиади, тем самым имевший в доме привилегированное положение обладателя отдельной комнаты. Две спальни были поделены между мужской и женской половинами дома: одну занимали Сергей с сыном и Миша, другую – Лидия с дочерью и сиротка Тая. Гостиная поступила в распоряжение Марии с младшими детьми. Новым же постояльцам досталась столовая…
И прежде немало гостей бывало в этом доме, а с появлением Нилусов их число резко умножилось. В гостиной постоянно сидели какие-то люди, знакомые и впервые видимые. Приходили даже прежние сановники, и так странно было слышать позабытые обращения: «Ваше сиятельство», «Ваша светлость»… И никого не смущало, что обладатели этих громких титулов нарядами больше походили на обитателей ночлежек. Да и разве в нарядах дело? Какая важность, что та хрупкая старушка смущённо прячет руки, потому что последние перчатки её давно прохудились? Она и в последних отрепьях не утратит своего достоинства, останется русской княгиней до мозга кости. Так же как и тот граф, что всё время прячет одну ногу за другой, потому что на ней у него старый башмак, оторванная подошва которого привязана грязным платком… Он и в этом нищенском обличии останется тем, кем был всегда – белой костью. И что-то глубоко трогательное было в том, как эти обобранные до нитки старики наперекор всему хранили свой мир, не пренебрегая ни титулами, ни манерами, ни иными «мелочами».
Мария редко присоединялась к общей беседе, большую часть времени проводя с детьми. Она жалела, что Алексей Васильевич не мог принять в ней участия – как бы счастлив он был снова видеть Сергея Александровича! А тот уж вскорости собирался покинуть столицу. Он, наконец, получил соответствующее разрешение и теперь долечивал повреждённую при случайном падении руку и готовился к отъезду в Черниговскую губернию.
Несмотря на нередкие пока ещё снегопады, весна уже вовсю теснила зиму, и даже в городской суете и чаду явственно чувствовалось её лёгкое дыхание. Пройдя несколько кварталов пешком, Мария изрядно взопрела и чувствовала лёгкий озноб. «Не доставало только простудиться теперь», – подумалось досадливо. Осторожно поднявшись по скользкой лестнице без перил, она позвонила в дверь, и ей в тот же миг открыла сияющая Маша, выпалившая с порога:
– Мишка вернулся!
Мария наспех сняла калоши и прямо в пальто бросилась в столовую, где в окружении многочисленных домочадцев и приключившихся гостей сидел живой и здоровый Миша, уплетавший постные, но жирные щи, приготовленные Лидией. Само собой, мальчика засыпали вопросами о том, что пришлось ему пережить, и тот с охотой отвечал, бравируя собственной отвагой, чувствуя себя, по-видимому, ещё большим героем, чем две недели назад. Первая ступень школы мужества была им пройдена – он побывал в тюрьме…
Миша приехал домой совсем недавно. Его просто отпустили. И он просто сел на трамвай и приехал. Неужто Константин Кириллович похлопотал? Что за чудо чудесное! Хотя если второй раз самого непримиримого врага своего выпустили, то уж мальчика – почему бы нет?
Утолив голод, мальчик улёгся спать и проспал, не тревожимый никаким шумом, до глубокой ночи. Услышала Мария чутким слухом, как прокрался он по коридору на кухню, и, стряхнув сон, последовала за ним. Среди дневного многолюдья не было возможности и слова сказать, а поговорить было о чём.
Появлению крёстной Миша не удивился, словно ждал её. Он сидел верхом на стуле, длинный, немного смешной в своих тесных, коротких брюках и фуфайке, из которых вырос ещё года три назад, заросший щетиной и от того непривычно взрослый. А ведь вроде совсем недавно пытался вскарабкаться по ней розовощёкий карапуз… Как всё-таки стремительно бежит время.
– Что они сказали тебя? – чуть слышно спросила Мария крестника, плотнее запахнув старый капот.
– Они не предъявляли никаких обвинений. Всё спрашивали об отце, о его друзьях.
– А что ты?
– Сказал, что не имею понятия, о чём они говорили, так как до этих разговоров меня никогда не допускали. Правду сказал.
– Что ещё?
Миша молчал.
– Так что же?
– Они мне предложили подписать документ о моей лояльности Советской власти.
– О лояльности?
– Да, так он называется…
– И ты подписал?
– Я хотел… Но они объяснили… – Миша снова замялся. – Объяснили, что, если я подпишу, то стану их. Буду обязан выполнять их задания. И никогда не буду свободен.
– Тебе предложили стать доносчиком, – подытожила Мария.
– Получается, так.
– И ты?
– Я сказал, что слишком молод для такой работы, слишком плохо разбираюсь в людях и, вообще, по мнению отца, глуп, как полено, – неожиданно весело улыбнулся Миша.
– И они остались удовлетворены твоим ответом?
– Нет. Они сказали, что мы вернёмся к этому вопросу, когда я поумнею. Сказали, что глупым молодым людям ни к чему занимать места в советских институтах…