Претерпевшие до конца. Том 1

– Говорят, что я замечен в контрреволюционных высказываниях, что храню в доме запрещённую литературу и прочую чепуху. Не бойтесь, Марочка, за это пока что не расстреливают. Я полагаю, приговор будет вынесен уже скоро. Так мне сказал мой инквизитор.

– Вы ещё можете шутить…

– А что нам остаётся? Шутить и молиться – самые верные способы сохранять душевное равновесие. Не волнуйтесь же. Я прекрасно себя чувствую, всё хорошо. Расскажите лучше, как дома? Как дети?

– Они также здоровы. Очень по вам скучают. Особенно, Маша… – Мария стала торопливо рассказывать всё, что могло порадовать Алексея Васильевича. Стоя в очереди, она уже много раз повторила это про себя, твёрдо решив ничего не говорить о том, что который день тяжёлым камнем лежало на душе.

Две недели назад всё так же ночью арестовали Мишу. Бедный мальчик держался прекрасно и, видимо, ощущал себя героем. Мария с ужасом представляла, что на допросе он в сознании этого героизма неминуемо наговорит лишнего, и тогда не миновать беды. Нужно было, во что бы то ни стало, спасать мальчика, и она решилась. Алексей Васильевич взял с неё слово не просить заступничества Константина Аскольдова за себя, но о Мише он ничего не говорил. И Мария, не откладывая, бросилась к Константину Кирилловичу. Тот принял её в своих пятикомнатных апартаментах с видимым благодушием и даже с ностальгией вспомнил «счастливые дни юности» в Глинском. Выслушав суть дела, обещал похлопотать. Правда, Мария усомнилась, станет ли… Чрезмерная щедрость на слово слишком часто оборачивается полным отсутствием дела. А уж кому быть более щедрым на слово, нежели придворному стихослагателю?

Язык упрямо не поворачивался сказать Алексею Васильевичу об аресте сына. Но скрывать не вредно ли? Что если следователь скажет ему сам, оглоушит таким ударом? Не лучше ли, чтобы он был готов отразить его? Терзалась Мария невозможностью принять решение. Не хватало духу самой нанести удар. И утекали бесценные минуты, и уходила беседа в другое русло.

– Если вас отправят в ссылку, мы поедем за вами… Может, оно и лучше? Поселимся где-нибудь в глуши, в медвежьем углу, подальше от центра…

– А лучше сразу в тундре, не правда ли, Марочка?

Как всегда мгновенно пролетело время свидания, и, едва разбирая окружающее, Мария вышла на улицу. Некоторое время она стояла неподвижно, оправляя пуховый платок, покрывавший голову, пытаясь снова настроить мысли на логический лад, машинально рассматривая ненавистное серое здание.

Три года назад Москва была разбужена доносившимися из окон этого здания криками:

– Требуем Калинина! Нам не нужен Катанян²⁸!

Так начиналось знаменитое восстание заключённых Бутырской тюрьмы, годами находившихся в заключении без предъявления обвинений. Ответом на крики стали аплодисменты запрудившего окрестности народа. Увы, через два часа два специальных полка ГПУ подавили восстание, сразу расстреляв его зачинщиков, а прочих избив шомполами и оставив замерзать в камерах, в которых предварительно выбили стёкла…

С той поры попыток восстаний в советских тюрьмах больше не было…

За время, проведённое внутри, на улице поднялась метель, и, зачерпнув пригоршню чистого снега, Мария натёрла им лицо.

Нужно было ехать на Арбат, к Ляле, с которой договорились о встрече накануне. Разумеется, не позвала племянница в новую квартиру, а, как прежде бывало, в театр. Так и лучше: совсем не хотелось Марии переступать порог дома Жоржа, да ещё с риском встретить его самого…

В воскресный день в театре было многолюдно – шла подготовка к вечернему спектаклю. Однако, свободный уголок нашёлся без труда. Ляля выглядела ещё более уставшей, чем в недавний злополучный вечер. Даже большие, очень не идущие ей очки не могли скрыть набрякших под глазами мешков.

– Как Алексей Васильевич? – спросила она, скользя глазами по окружающим предметам.

– Слава Богу, – уклончиво отозвалась Мария, подбирая слова, чтобы начать нелёгкий разговор. – Скоро должны вынести приговор…

Ляля молчала, теребила край рукава тёмного, неброского платья.

– Прости меня, Ляля, за то, что я тебе сейчас скажу, но не сказать я не могу… Я, должно быть, скоро уеду, а ты должна знать… Когда в следующий раз твой муж вдруг возымеет желание взять тебя с собой, собираясь с визитом к общим знакомым, найди способ не ходить.

Племянница резко подняла голову, впервые посмотрела прямо на Марию страдальческим взглядом, спросила отрывисто:

– Что ты хочешь сказать, ма тант?

– Ты поняла, что, – тихо отозвалась Мария.

– Нет, нет… – Ляля нервно затрясла головой. – Ты не можешь подозревать его! Это лишь несчастная случайность, совпадение… Этого не может быть!

По отчаянности тона племянницы Мария поняла, что она сама обо всём догадывалась, но не желала верить, всё ещё любя мужа, а потому так больно ей было, что её догадка нашла подтверждение, и она тщетно искала обратного.

– Ляля, мне тоже тяжело принять эту правду. Жорж мне не чужой. Для нас с твоей матерью он был любимым младшим братом, анфан террибль, в котором мы не чаяли души… Но нельзя закрывать глаза на очевидное.

– На что же?