Претерпевшие до конца. Том 1

– И зря! Зря! Жизни ты не знаешь, ей-Богу! Одна лишь книжная хандра… – Жорж махнул рукой. Он был уже сильно навеселе, расстегнул верхнюю пуговицу тужурки, теснившую налитую шею, вздохнул шумно: – Гитару бы сейчас… А что, Алексей Васильич, чем ты ныне жив?

– Божией милостью, равно как и все люди, – ответил Надёжин.

– И только?

– Если тебя занимает место моей работы, то я преподаю точные науки в здешней школе и даю частные уроки.

– Точные? А как же история и литература?

– Да уж больно малограмотен я по этой части. Без ятей писать не научусь, летоисчисление государства нашего со дня революции вести не обвык.

– Контрреволюционные мысли лелеешь? – Жорж шутливо погрозил пальцем.

– Какие мысли? Я ведь молчу. И только.

– Иногда молчание бывает громче слов, – неожиданно трезво заметил кузен.

– Такое случается. Томас Мор, например, молчал, чтобы не подвести себя под топор палача правдивым словом, но одновременно не осквернить души и уст ложью.

– Ему это, насколько я помню, не помогло.

– Верно. Но боюсь, я не Томас Мор, чтобы моё молчание было столь звучным.

– Ты напрасно так непримирим к большевикам. Они допускают много ошибок, нередко ошибки являются следствием произвола на местах, но они прилагают все усилия, чтобы восстановить из руин государство. Наше государство! Сделать его вновь могучим и сильным. Разве в этом они не заслуживают поддержки?

– Я, кажется, ни словом не осудил твою нынешнюю службу. Что касается меня, то я слишком малая сошка, чтобы быть полезным в столь великом строительстве, – спокойно ответил Алексей Васильевич.

– Большевики хотят мобилизовать все силы. Даже самые слабые. И им мало молчания, им нужна лояльность, подкреплённая делом. Службой.

– Что ты имеешь ввиду под службой? Я ведь человек невоенный.

Жорж смутился:

– Ничего такого я не имел ввиду. Кроме честной работы на своём месте…

– Так я и работаю. Честно. Учительствую в школе. Или обучение детей точным наукам – это ненужная государству работа?

Жорж махнул рукой:

– Оставим это! Мне, в сущности, нет дела до того, чем ты занимаешься… Просто чувствую твоё предубеждение в отношении меня. Вон, и шер кузин волчихой смотрит, – он рассмеялся, обнажая редкой безупречности зубы: – Монашенка, а глядит волчихой! – и пальцем погрозил. – А что, в самом деле, нет у вас гитары? Душа моя музыки требует!

– Ты, Юра, не в таборе. Здесь ни романсов, ни плясовых, – сказала Мария.

– В самом деле? Какая жалость! – он поднялся и вдруг хлопнул себя по лбу. – А фортепиано-то я у вас видел! В библиотеке, не так ли?

Мария вздрогнула. Библиотека была смежна с кабинетом Надёжина, и ей представилось, что Жорж непременно войдёт туда и увидит то, чего не следовало видеть ни единой душе.

А он уже и ринулся туда. Дёрнулась Мария следом – остановить – но Алексей Васильевич удержал её:

– Не препятствуйте ему, Марочка…

Из библиотеки раздались бравурные звуки залихватской гусарской песни, которую Жорж любил распевать ещё в молодые годы. Мария немного успокоилась. В сущности, что особенного произошло? Для кузена всегда застолье без песни не застольем было. Что же удивительного в том, что он воспользовался фортепиано в отсутствии гитары?

В это время Ляля резко поднялась, поднеся ладонь к груди, взглянула больным взглядом на Марию:

– Прости, ма тант, но я больше не могу… Мне дурно… – она быстро прошла к библиотеке, окликнула мужа: – Жорж, у меня болит голова, я хочу уехать.

– В самом деле? – Жорж поднялся от инструмента и покачал головой: – Это всё вино, моя дорогая. Молодой, хрупкой женщине нельзя пить его в таких количествах. Это нехорошо.

– Жорж, я хочу уехать, – повторила Ляля дрожащим голосом.

– Что ж, если ты настаиваешь… Мари, Алексей Васильич, простите нас. Мы вынуждены откланяться. Ждём вас с ответным визитом!

Надёжин учтиво поклонился в ответ, но когда Жорж хотел обнять и облобызать его, отстранился:

– Идите, Юрий Алексеевич, и довершите, что начали…

Кузен недоумённо пожал плечами, а Мария похолодела, разом поняв, что была вся эта вечеря, этот неожиданный визит, это видимое радушие.

Едва гости ушли, Алексей Васильевич, сохраняя полную невозмутимость, обернулся к ней и сказал:

– А теперь, милая Марочка, нам предстоит очень много дел. Я благодарен вашему кузену – он, в сущности, послужил на сей раз не им, а нам. Они сделали бы своё дело и без него, но без него мы бы не узнали, что час уже близок.

– Господи, как же он мог… – ахнула Мария. – Он всегда был взбалмошным, несобранным, слабым… Но подлецом он не был!

– Марочка, если вы однажды стали на край ледяной горки, то никогда не сможете остановиться на середине, а неминуемо скатитесь вниз. Это аксиома. Мне жаль вашего брата и вдвойне жаль Лялю – она не заслужила такой горькой участи. Однако, сейчас не время для разговоров. Закройте, пожалуйста, ставни.

Когда ставни были закрыты, началось быстрое и методичное уничтожение «следов преступления». Все ненужные записи, которые не были сожжены прежде, теперь навеки исчезли в огнеязыкой пасти печи, нужные же вкупе с несколькими фотографиями надёжно спрятаны в заранее приготовленном тайнике.