– Вам нужно уехать! – лихорадочно говорила Мария. – Немедленно! Пока ещё не поздно!
– Зачем? – пожал плечами Надёжин. – Мы же с вами знаем, что будет только то, что будет, а все волосы наши сочтены. Опасность надо встречать лицом к лицу, глаза в глаза, а не ждать, когда она нагонит тебя и ударит в спину.
Он казался совершенно спокойным, словно не о его жизни шла теперь речь. Подхватил недовольно урчавшую кошку, расположился на старой, скрипучей софе, пригласил мягко:
– Присядьте, Марочка. Давайте посидим немного перед дальней дорогой…
– Может, они всё-таки не придут?
– Они придут. И скоро. Признаться, я рад, что Миша теперь в Москве. Он, горячка, мог бы сделать какую-нибудь глупость. Худо будет, если теперь его выставят из института – он так надеялся, что ему позволят учиться. Как-никак он всё-таки не князь…
– Я сделаю всё, чтобы вас освободили… Ведь на вас ничего нет! Ничего не может быть!
– На меня есть главное – мысли. И не волнуйтесь вы так Бога ради. В наше время стыдно хотя бы раз не побывать в их гостеприимных объятиях. Это участь всякого порядочного человека.
– Но ведь вас могут отправить на Соловки… – выдохнула Мария страшное слово, обжигавшее губы.
– И там люди живут. И компания не самая плохая. Более двадцати епископов, учёные. И сколько ещё достойнейших людей! Успокойтесь, Марочка, прошу вас. Возможно, всё обойдётся ссылкой. Всё-таки серьёзных проступков за мной, действительно, не числится.
– Тогда я поеду за вами, – тихо сказала Мария, чувствуя, что не должно так говорить, но и не имея силы в этот момент выдерживать установленные грани. Ей хотелось прижаться к нему, обнять, а она не смела коснуться даже его ладони.
– Я об одном вас прошу, Марочка. Не просите за меня перед товарищем Диром… Может, это и гордыня, но я не хочу иметь таких ходатаев за себя, как он. А теперь давайте помолимся…
Алексей Васильевич не ошибся. Они пришли в ту же ночь. Словно тати… Обвинений не предъявляли – это, вообще, было стилем ГПУ. Человека арестовывали, ни в чём не обвиняя, отчего положение его становилось ещё более тяжёлым. В таком умолчании чудится что-то зловещее, несчастный не знает, откуда ждать удара, и, вот, наконец, он наносится – следователь объявляет фантастическое обвинение, от которого арестант окончательно начинает ощущать себя в страшном сюрреалистическом сне, не поддающемся разуму.
Обыск продолжался до утра. Сперва миллиметр за миллиметром исследовали кабинет, но ничего не нашли, кроме нескольких «крамольных» книг, немедленно изъятых. Затем перевернули вверх дном остальной дом, уже не столько ища что-то конкретное, сколько наводя положенный в таких случаях хаос. Перетряхнули даже детские постели. Маша и Саня испуганно наблюдали за происходящим. Саня жался к Марии, а Маша, уже достаточно взрослая для того, чтобы вполне понимать, что к чему, держалась нарочито спокойно, с вызовом, бросала на гэпэушников полные презрения и гнева взгляды. Но, по счастью, молчала. И, угадала Мария, не из осторожности, а просто чтобы не сорваться в слёзы, сохранить достоинство. Кусала бедная девочка губы до крови, но не плакала.
Наконец, старший гэпэушник, довольно молодой человек с рыжеватыми усами скомандовал:
– Следуйте за нами!
– Вы позволите мне проститься с детьми?
– У нас мало времени!
– Да будьте же людьми! – вмешалась Мария. – Дайте детям попрощаться с отцом.
Милостивый и одновременно раздражённый взмах руки. Маша и Саня подошли к Надёжину, и он крепко обнял их, расцеловал, перекрестил по очереди троекратно.
– Не грустите, милые, я скоро вернусь. А пока слушайтесь тётю Мари…
Он уже вышел из дома, неся в руках собранный Марией узел, когда Саня догнал его и протянул ему рубль – все свои детские сбережения. Алексей Васильевич легко поднял сына, поцеловал его в макушку и, шепнув что-то, отпустил.
Захлопнулась дверца воронка, заурчал мотор, и, вот, скрылся без следа вестник беды… Маша, наконец, заплакала, протяжно завывая. Мария погладила её по плечу:
– Он вернётся… Он обещал…
Ей казалось, что силы оставили её, что вся жизнь в единый миг опустела, рухнула. Однако, отчаяние продолжалось недолго. Отчаяние приходит тогда, когда нет надежды и ничего нельзя сделать. Но на руках Марии остались двое малолетних детей. И студент Миша, которому тоже нужна помощь. И самому Алексею Васильевичу, как никогда, теперь помощь нужна. И от кого же ему ждать её?
С того дня потянулись долгие недели хождений по кабинетам, просьб, стояний в очередях и редких свиданий. Сперва на Лубянке, теперь – здесь… Сегодня как раз очередное выпало. И снова до боли в глазах вглядывалась Мария в полумрак, старалась разглядеть между ненавистными жердями лицо, определить, здоров ли? Не осунулся ли? Как будто бы нет: всё также спокоен, словно не висел над ним Дамоклов меч.
– Что они говорят? Что? – изо всех сил напрягала Мария слух, стараясь отгородиться от сонма чужих голосов, задававших похожие вопросы и отвечавших на них…