Претерпевшие до конца. Том 1

Если бы мы даже и заблуждались, то заблуждались честно, ревнуя о чистоте Православия в нынешнее лукавое время. И если бы оказались виновными, то пусть окажемся и особо заслуживающими снисхождения, а не отвержения. Итак, если бы нас оставили даже все пастыри, да не оставит нас Небесный Пастырь по неложному Своему обещанию пребывать в Церкви Своей до скончания веков».

Глава 2. В Москве

Глупость – распаханное и удобренное поле для семян лжи… Поле это беспредельно, и всходы его потрясают воображение, потрясают бедный разум, не умеющий примириться с таким положением.

Не стоит, конечно, осуждать за глупость простой люд, ибо он в массе своей тёмен, и не по своей вине не способен разобраться в хитросплетениях, сотканных отцом лжи. Но как быть с теми, кто по разуму своему, по талантам и просвещённости поставлен ступенью выше простого люда, поставлен в учителя его? Их не упрекнёшь в незнании, в малограмотности. Наоборот, то сплошь умы книжные, широкие. Так как же выходит, что именно они-то и соблазняются первыми и тянут за собой других?

То, что можно простить безграмотной бабе, не имеет оправдания для академика. Кому много дано, с того много и спросится.

Впрочем, не с того ли началась история христианства? Мудрейшие предали Сына Божия позорной смерти и увлекли за собою в погибель тёмный народ, подговорив его кричать «Распни!». Народ был повинен всех меньше, ибо был тёмен и слушал своих учителей. И даже язычник Пилат был не так виновен, как эти учителя, ибо они знали пророчества…

Великая мистерия почти двухтысячелетней давности, она повторяется из века в век. Новые пилаты и стражники, глумящиеся над Праведником, тёмный, замороченный народ и мудрейшие, поставившие мёртвую букву выше Живого Духа, блюдущие форму и начисто переставшие понимать содержание, крашеные гробы, полные нечистот…

Во дни первого Раскола староверов обвиняли в приверженности обрядам, в том, что обряд поставили они выше Духа. Обвиняли те, кто за эти обряды сжигал их в срубах. И чему же привержены были сжигавшие? Не они ли сделались подлинными обрядоверцами, проливающими кровь братьев во имя обряда? Христов ли дух повелевал им дыбами и огнём истреблять «крамолу»? Нет, но совсем противоположный, и в том ключ трагедии раскола XVII века. Именем Христовым вершились деяния антихристовы. Как ни заблуждены были староверы, слишком сосредоточенные на обряде, как ни оскудел и в них дух любви, вытесненный идейной, фанатичной борьбой, но не они извлекли мечи из ножен, они лишь приняли муку. И кровь соловецких иноков, преданных страшным истязаниям, вместе с кровью других запытанных столетиями вопияла к небу о воздаянии…

И, вот, снова приспела пора вершения Божия суда, пора отделения овец от козлищ, пора испытания верности. Господь сказал, что пришёл не объединить, но наоборот – разделить мир. Двое будут пахать в поле: один возьмётся, а другой оставится. Возьмутся верные, откликнувшиеся на призыв в Господне войско, единственное войско, из которого не только позорно, но и смертельно страшно стать дезертиром.

Но не все чувствуют этот страх, многие умело отгораживаются от него, радуясь быть обманутыми и с охотой становясь проводниками лжи. Таковые проводники исполняются зачастую немалой агрессией, с которой норовят они навязать свою, как кажется им, точку зрения другим.

За последние месяцы Аристарх Платонович разошёлся практически со всеми и без того немногочисленными друзьями и знакомыми. Подумать только! Люди с учёными степенями, не безусые юнцы и не прощелыги, на полном серьёзе доказывали, что освобождение митрополита Сергия есть знак того, что «мы победили». И даже пресловутая Декларация не заставила «победителей» стихнуть. Ведь власти согласились с легализацией Церкви! А Декларация… Да какое она имеет значение? Сам Господь учил: будьте мудры, как змии. Так почему бы и не схитрить? Кому нужна непременная правда каждого слова? И не вспомнят несчастные, кто есть отец всякой лжи…

Чем дальше шёл Сергий, тем истеричнее отстаивали правоту взятого курса его сторонники, коим отныне всего нестерпимее было осознать и признать своё заблуждение. Это поставило бы их перед необходимостью решительного вывода и, в конечном итоге, принятия мученичества. Но к мученичеству они готовы не были и потому так отчаянно отстаивали курс своего предводителя, успокаивая свою совесть путём обличения чужой…

Этим утром заявился к Кромиади такой обличитель. Другого бы, пожалуй, выпроводил без церемоний, но друга старейшего, добрейшего Аркадия Владимировича, который давным-давно был шафером на его свадьбе, которого сына сам крестил, как выставить? Пришлось принять. А тот с порога обрушился:

– Я давно видел, что ты к расколу тяготеешь! Оттого и старообрядцы тебе любезны! Но в уме ли ты, Аристарх? Как можно вносить рознь в Церковь перед лицом общего врага?

– Мне бы было желательнее узнать, как возможно идти на службу этому врагу, – холодно откликнулся Кромиади, с сожалением глядя на не в меру для своих почтенных лет клокочущего Аркадия.