Претерпевшие до конца. Том 1

За три недели от мужа не было ей ни единого письма. Их только один человек и получал от него в доме – Тая. Тая, не отходившая от него всё время болезни, Тая, смотревшая на него с собачьей (да простится такое сравнение) преданностью, Тая, с которой он целый год часами занимался, чтобы она поступила в институт. И поступила же! И ей не грозило исключение из него, так как её, сироту, прав не лишили… О чём писал ей Серёжа? Лидия не знала. Девочка драгоценные письма прятала, зачитывая из них лишь то, что приписками адресовалось жене и детям.

Дети недоумевали, не понимали такой обойденности. Лидия смотрела на происходящее бесстрастно. Так истомилась она, что овладела ею какая-то апатия, равнодушие к тому, что происходило между этими двумя…

А девочка-то волновалась. Неловко ей было и перед детьми, и перед Лидией, прятала свои округлённые глаза, краснела. И без Серёжи тосковала заметно. И за него – тревожилась. Однажды даже высказала Лидии:

– Что же вы не поедете к нему?

– А что, разве должна?

– Вы же знаете, что ему одному нельзя быть…

– А он не один, – немного раздражилась Лидия. – Это я – одна. И у меня, одной, дети, которых, действительно, нельзя оставить, и больной, слепнущий отец, которому уж точно невозможно быть одному. А Сергей Игнатьевич… Навести ты его, если тревожишься.

– Я ведь, в самом деле, поеду, если вы не поедете, – как-то странно сказала Тая.

Лидия лишь устало пожала плечами.

А дней десять назад нагрянул внезапно свёкор – привёз гостинцев деревенских: яиц, свинины… Дела в деревне в гору шли, и Игнат Матвеич, хозяин опытный, в последние годы положение своё поправил. Дочку любимую, Полю, старик просватал и в столицу приехал приглядеть ей какой-нибудь особенный подарок к свадьбе да заодно на старших внуков поглядеть. Их строго наказал он летом непременно хоть на месяц привезти к нему погостить, дабы приобщились к здоровой крестьянской жизни.

Огорчился Игнат Матвеич, не застав сына. Лидия телеграммой дала знать мужу о приезде отца, но даже это не заставило его вернуться…

– Что это, кошка меж вас пробежала? – хмуро спрашивал свекор, дуя на вылитый в блюдечко чай.

– Просто Серёжа очень переживает наше положение…

– Положение! – старик фыркнул. – Бороться надо! Отстаивать свои права!

– Полноте, Игнат Матвеич, мало ли таких, как мы? И борются, и требуют – и всё без толку!

– Что верно, то верно. У нас в деревне тоже три семьи прав лишили. За то, что они работников когда-то нанимали… Тьфу! Бесово отродье… Где такое писано, чтобы работника нельзя было нанять? Кабы их, голытьбу, не нанимали, так чем бы они кормились? Да ну! – Игнат Матвеич раздражённо махнул жилистой рукой. – Поверишь, дочка, живу, как на пороховой бочке. Только и жду, что они какой новый декрет измыслят, или какой-нибудь сукин сын о моих прошлых «грехах» вспомнит и донесёт, куда надо, чтоб моё имущество волосатой лапищей загрести. Было б не то, так сговорил бы тебя с моим лоботрясом в деревню перебираться от Москвы вашей подальше. Думал даже сговорить… А потом думаю, а ну как завтра самого прижмут? А если до моих партизанских подвигов докопаются, то не зашшитой я вам стану, а куда большей угрозой, чем твой, дочка, родитель. Ладно, что об этом говорить – душу травить зазря! Сказывай уж лучше по правде, как вы с Серёжкой моим живёте-можете?

– Да, вот, живём…

– Живёте? – свекор прищурился. – Знатно живёте. Он там, ты тут. Глашка писала, будто есть у него кто?

– Она ошибается. Греха ещё нет…

– Ишшо? – Игнат Матвеич поднялся и, плотно закрыв дверь, придвинул стул ближе к Лидии. – Стало быть, может дойти?

Лидия опустила голову, не ответив.

– А ты чего ж смотришь, ждёшь?

– А что же я делать должна?

Свекор пристукнул ладонями по острым коленям, развёл руками:

– Ишшо новости! Да кабы я от моей Катерины на сторону только один глаз скосил, она б уж мне всю бороду выщипала! А ты что ж?

Лидия невольно рассмеялась:

– Что ж мне, бить его, что ли?

– И побей, если надо! В детстве, знать, он науки этой не узнал – так вот и сказывается!

– Разве силой поправишь то, что в душе происходит? В обеих душах?

– Ты жена ему или что? Как же ты можешь греху мужа своего потворствовать?

– Если бы я, действительно, могла препятствовать, я бы воспрепятствовала. А просто устраивать скандалы я не хочу. Унизительно это…

– Конечно! Гордые больно… Всё-то у вас не как у людей, всё-то с вывертом! Правду мне Глашка писала, будто эта под твоей крышей живёт?

– Правда.

– Почто не выгонишь?

– За что? Она и так мучается.

– За что! А хлеб-соль твою лопать, а потом с твоим же мужем воловодиться – это, значит, не грех?

– Я не осуждаю её, – тихо ответила Лидия. – Её вины здесь нет. Разве это вина – полюбить человека?

– Человека – нет. А чужого мужа – да. Его ты тоже не винишь?

– Меня он не любил никогда… Выходя за него замуж, я обещала ему, что не осужу, если он полюбит другую. Правда, я верила, что смогу привязать его к себе, что он, в конце концов, полюбит меня. Я была самонадеянна!

– Обоих, значит, оправдываешь, – заключил свекор.

– Жалею…

– Чего ж их, сукиных детей, прости Господи, жалеть ишшо?