Претерпевшие до конца. Том 1

– Вы не хотите, что бы я ехала? – Тая с трудом сдерживала слёзы. – Тогда поезжайте сами! А я всё равно уйду. Куда-нибудь! Но здесь не останусь!

– Я лишь сказала то, что обязана была сказать, – всё также спокойно отозвалась Лидия и, поднявшись, вышла из комнаты.

Несколько минут Тая неподвижно сидела, до крови кусая губы и вцепившись ногтями в колени, затем схватила чемодан и опрометью выбежала из квартиры. Она бежала по улице так быстро, словно боялась, что Лидия погонится за нею и всё-таки остановит.

Немного легче стало лишь, когда поезд отошёл от Ярославского вокзала, и его двери отрезали путь назад. Ехать до Посада было недолго, но путь этот показался бесконечным. К концу его чем-то далёким и не бывшим сделалось и утреннее собрание, и монотонно-рассудительная речь Лидии. И сердилась Тая на тяжесть своей поклажи, оттягивающую руку и замелявшую шаг.

Наконец, показался знакомый дом, утонувший в бело-розовом кружеве яблоневого цвета. Тая с замиранием сердца отворила покосившуюся, скрипучую калитку, бесшумно поднялась на крыльцо, ступила на залитую кремовым отсветом заката террасу и поставила чемодан. В тот же миг послышались шаги на лестнице, ведущей наверх. Тая повернула голову и встретилась глазами с изумлённым взглядом Сергея Игнатьевича. Оправившись от неожиданности, он сбежал вниз, крепко стиснув ладони Таи, заговорил, путаясь в словах:

– Всё-таки приехала! Как же это… чудесно! Как… Я ждал… Я скучал по тебе… А что же, – по лицу его промелькнула тревожная тень, – ты только на выходные?..

– Нет, не только… – тихо отозвалась Тая.

Ответ был воспринят с удовлетворением, но не рассеял тревожной недоверчивости.

– А как же институт?..

– Я ушла из института. И из дома я ушла. Вы… знаете сами, почему.

Руки Сергея Игнатьевича едва заметно дрогнули и ещё крепче сжали её ладони.

– Я получила ваше письмо и приехала. Надеюсь, вы меня не прогоните, а в Посаде найдётся для меня какая-нибудь работа…

– Тая, Тая, о чём ты говоришь. Мне тебя прогнать? Я же каждый день представлял, как ты открываешь калитку, как переступаешь порог… Я все эти дни ждал тебя!

– Что же вы не написали мне об этом раньше? Я ведь боялась, что не нужна вам…

– А я боялся, что тебе покажется глупым и смешным… всё это… А может и хуже…

Тая безмолвно уткнулась лбом в его грудь и тотчас почувствовала прикосновение губ к своим волосам, расслышала дрожащий от волнения шёпот:

– Я люблю тебя, Тая… За эти недели я понял это окончательно. Понял и решил… Что бы там ни было, но без тебя я не могу…

Тая вслушивалась в этот хрипло-отрывистый шёпот и чувствовала, будто отрывается от земли, неодолимой силой увлекается ввысь так, что захватывает дух и сладко сосёт под ложечкой. Погружающаяся в сумрак терраса, благоухающий за окном сад и выползающая из бездны опасно багровая луна – всё это расплылось в неосязаемое пространство, весь мир обратился первозданным хаосом, в котором существовало лишь два человека, не находящие в себе сил разделить сомкнутые руки.

Глава 8. Без выбора

Есть люди, которым судьба предоставляет на выбор множество путей. Для многих такая свобода становится тяжёлым испытанием, так как ничего нет страшнее, нежели ошибиться в столь серьёзном деле. К другим судьба проявляет гуманизм и не испытывает их здравомыслия, загоняя в жёсткие рамки и не позволяя отклониться в сторону. Таковые, впрочем, обычно бывают недовольны «безвыходностью» своего положения…

Миша Надёжин раздваивался. Сердце его, уязвлённое, как сказали бы в старых романах, стрелою амура, плакало от «безвыходности», а дух возносил благодарные молитвы Создателю за то, что не позволил отклониться от уготованной стези.

Воспитанный в глубоко верующей семье, с ранних лет погружённый в атмосферу церковной, молитвенной жизни, Миша рано ощутил тягу к служению Богу, к отрешению от мира. К этому звали его благолепная тишина Козельска, куда однажды ездили с отцом, парение духа в уцелевших скитах в окрестностях Посада, встречи с праведной жизни людьми. Но новая явь в лице советского строя поколебала тягу Миши. Монастыри закрывались, в Церкви росли нестроения, и уже не приходилось рассчитывать найти покой за стенами какой-нибудь обители. И укреплялся Миша в мысли, что спасаться ему надлежит в миру, как и отцу, так и не ставшему священником, и тёте Мари, так и не принявшей постриг, несмотря на свою монашескую жизнь. Отчего бы и нет? Разве в миру спастись нельзя? И устроить свою жизнь, согласно евангельским заповедям?