Преторианец

Годвин, вернувшись на Слоан-сквер, застал перед домом пожарные машины, почувствовал запах гари и дыма, но огонь уже сбили, и дом с виду казался целым и невредимым. Пересекая площадь, проходя мимо разбитых витрин канцелярского магазина, он увидел, что медицинская сестра и врач стоят на коленях над кем-то, лежащим у его подъезда. Он бросился бежать, расталкивая зевак, огибая машины. Это была Сцилла. Она уже привстала и оживленно говорила что-то, когда он подбежал к ней. Столпившиеся кругом слушатели не верили своему счастью. Кинозвезда, надо же! «Фау-2» может выбрать любого, никогда не знаешь.

— Роджер! Какой удивительный случай! Наш дом основательно разбило. На меня люстра свалилась, и задней стены как не бывало… Потребуется большой ремонт.

Он поцеловал ее, прижал к себе, и в это время врач осветил фонариком ее лицо. Роджер увидел, как блестят крошки стекла, впившиеся ей в лоб и щеки или прилипшие к коже. Доктор, бережно, чтобы не осталось шрамов, вынимал щипцами самые крупные. Сестра отвела Годвина в сторону.

— Думаю, беспокоиться не о чем, мистер Годвин. Шрамов, скорее всего, почти не останется. Сейчас у нее небольшой шок. Мы отвезем ее в госпиталь — вы можете поехать с нами. Они там все тщательно проверят. Но с ней все будет в порядке.

Годвин поблагодарил сестру. Один из пожарных откровенно глазел на Сциллу. Годвин подошел к нему, кивнул на здание:

— Я тут живу. Вы знаете, что случилось? «Фау-2»?

— «Фау-2» в том конце квартала разнесла враз четыре дома. Там повсюду куски тел. Это довольно далеко от вашего дома, сэр. Насколько мы поняли со слов вашей жены, взрывная волна вызвала детонацию старой неразорвавшейся бомбы в задней стене вашей кухни. Бьюсь об заклад, ее проверяли и перепроверяли и объявили дохлой и безопасной еще во время «Блица». — Он дернул плечом, вытер лицо черной рукавицей. — А вот теперь видали? Ба-бах! Случается. К таким вещам лучше относиться философски. Вот вашей жене просто повезло, что она была не в кухне… и повезло, что газ не взорвался. Теперь все перекрыто, бояться нечего.

Он отхлебнул кофе из кружки, которую кто-то из соседей принес для рабочих.

Годвин спросил:

— Вы внутрь заходили? Как там?

— Ну, спать там сегодня не стоит. Я бы сказал, дом можно спасти, если очень быстро найти хорошую ремонтную бригаду. Конечно, нужно будет все укрепить. Что там с самой конструкцией, сразу не скажешь, но вообще-то старики викторианцы умели строить.

Годвин с благодарностью кивнул ему и вернулся к Сцилле. Ее вызванное шоком оживление уже сошло на нет. Он держал ее за руку всю дорогу до больницы. Она то и дело сжимала ему пальцы, и тогда он шептал ей, что все будет хорошо, что он ее любит, и ей очень повезло, и беспокоиться не о чем.

Врачи потребовали на несколько дней оставить Сциллу в больнице. Понаблюдать, говорили они. Сотрясение, несколько растяжений, царапины. Ей не помешает отдых, говорили они, она несколько истощена. С национальным достоянием, говорили они, следует обходиться очень бережно. Годвин решил, что они правы.

Едва уверившись, что она скоро будет как новенькая, он снова углубился в навязчивые мысли о Стефане Либермане. Он старался забыть о том, как привязался к этому человеку за последние несколько лет. Ему не хотелось верить, что Либерман — шпион. Однако же он им был: рассказ его сестры, при всех смягчающих обстоятельствах, не оставлял места сомнениям. Годвину хотелось думать, что Либерман был бездействующим шпионом, шпионом только по названию. Возможно, так и было. Но Рената Либерман подтвердила, что его кодовым именем было Панглосс. А Монк Вардан утверждал, что операцию «Преторианец» предал человек по имени Панглосс. Все сходилось, и если бы не долг перед Максом Худом, Годвин бы просто-напросто пошел к Вардану, сообщил бы ему, что Панглосс — это Либерман и охота окончена. Но он не мог так рисковать, не мог отдать Панглосса Вардану, потому что тогда возможность отомстить будет потеряна, а затеяно все было именно ради мести. Он должен был отдать Максу этот долг.

Так каким же образом Стефан Либерман мог проведать о «Преторианце»? Кто выдал ему эту тайну в 1941 году?

Годвин чуть голову не сломал, когда на ум ему пришла, наконец, Лили Фантазиа. Да, конечно, Лили: у нее может оказаться ключ к головоломке. Она тогда занималась Либерманом, опекала его. Она вводила его в светское общество военного Лондона, всюду появлялась с ним. Она могла что-нибудь подметить, в глубине ее памяти может скрываться ключ. Черт побери, ему необходимы новые доказательства, твердая уверенность, что он нашел того, кого искал… связи… И тогда он понял, что ему делать.

Она с радостью встретила Годвина, когда он под вечер заглянул в дом в Белгрейвии. Она обняла его, и потерлась щекой о его щеку, и налила шерри у столика под окном. Сухие колючие снежинки прорезали ранний сумрак. Снега недоставало даже, чтобы замести щели на мостовой, и все же это была первая примета зимы. В собственной гостиной Лили горел камин, и Годвин скинул свою полушинель на низкую кушетку.