Преторианец

— А тем более Макс. Потому-то он и подготовил все с таким тщанием. В молодости он мог импровизировать, полагаясь на интуицию и на свои силы. В молодости он не знал страха. Но для таких игр, какие ведет Макс Худ, я предпочитаю людей со здоровым чувством опасности.

— Ну, в таком случае я определенно вам подхожу.

— Но его страх как раз и поможет вам выбраться. Его страх — ваш туз в рукаве.

— Рад, что вы так думаете. Мне он показался совершенно выжатым.

— Джеллико уже ходил с Худом на такие дела, а Джеллико, кажется, вполне в нем уверен.

Они остановились на углу Бромптон-роуд. Слева возвышался «Харродз». На пустой темной улице тихо урчал «ровер».

— Монк, вы не допускаете возможности, что…

— Не стесняйтесь, друг мой.

— Вы не думаете, что Макс мог узнать о нас со Сциллой?

— Я сам постоянно задаю себе тот же вопрос.

— Понимаю. Я просто подумал… может быть, именно это его и гнетет? Не дает спать по ночам… Он не говорил ничего такого, чтобы можно было подумать?…

— Расслабьтесь, старина. Когда Макс узнает, вы это заметите.

— Ради бога, каким образом?

— Каким? Да просто потому, что тогда он вас убьет.

— Вы думаете?

— А вы сомневаетесь?

— Нет, думаю, вы правы.

— Так что беспокоиться не о чем. А теперь забирайтесь в машину и подпишите свой ордер на убийство. Через шесть часов вы отправляетесь в Алекс.

Глава седьмая

Первый из них погиб еще в море, раньше, чем они добрались до берега, и Годвин счел его счастливчиком. Все они прошли через ад, и смерть была облегчением.

Что угодно было бы облегчением. Все, кроме того, чем они занимались. Что угодно, лишь бы выбраться из подлодки — она называлась «Кисмет» и, он не сомневался, была его погибелью, его судьбой — что угодно, лишь бы отдаться морю, слиться с ним, что угодно, лишь бы выбраться из жаркой духоты, пропитанной запахом пота и звуком пота, его собственного и чужого, именно звука — стука капель, стекающих с тел, равномерного, как стук метронома, падающих на стальную палубу с тел, втиснутых на крошечные койки или свернувшихся в комки боли под торпедными аппаратами, или сбившихся в кучу в кают-компании, готовых в любую минуту испачкать салфетки рвотой, потому что некуда было деться от запаха собственной рвоты, что угодно, чтобы избавиться от жары, и запаха, и крена, и качки, и синяков, и ссадин от острых углов и падения на металл палубы, потому что они не привычны были держаться на ногах в качку, и все равно им было плевать, и какая им разница, когда хочется сдохнуть, и невозможно дышать в затхлом воздухе, и целый день нельзя покурить, потому что на глубине невозможно очистить воздух, и всю ночь, при всплытии, тоже не покурить, потому что Средиземное море в гнусном настроении, и ветер от четырех усиливается до восьми баллов, и тебя беспрерывно рвет, и в животе уже ничего не осталось, и все равно выворачивает наизнанку, и ты умираешь заживо, и нет сил, и мучит жажда, и когда первый из них наконец умер, утонув в море, когда пришло время высадки, он был счастливчиком. Первый счастливчик, но не последний.

Джеллико подошел к нему на вторую ночь после выхода с александрийской стоянки подводных лодок.

— Поднимались наверх?

— Некогда было. Все время рвет. И ноги не держат.

— Ну, с одной стороны, от свежего воздуха, может, и полегчает.

— А с другой стороны?

У Годвина снова свело судорогой желудок. Он слышал, как бурчит у него в кишках.

— С другой стороны, вас там наверняка смоет за борт и никто вас больше не увидит.

— Ах, легкая смерть!

Джеллико слабо хмыкнул.

— Вот это я имел в виду насчет Макса. Помните, я говорил? Предпочитает легкие пути… хитрая бестия. Вы представьте себе, Годвин: покачивается на спине верблюда… девы под легкими покрывалами ублажают его танцами, исполняют каждую прихоть… фиги, виноград, чего только нет… Ах, Макс… вы и вправду плохо выглядите, старик.

Он оторвался от мысленного созерцания легкой жизни, которую вел Макс, и озабоченно осмотрел Годвина:

— Я бы сказал, ожидается легкий приступ цыганского брюха.

— Это еще что за чертовщина?

— Ну, это вот что такое. Цыганское брюхо открывается с нижнего конца, а вас в последние двадцать четыре часа выворачивало исключительно через верх. Цыганское брюхо открывает другой конец. Любой вариант может сбить человека с ног, но испытать оба одновременно вам наверняка не захочется. Да внемлют мудрые.

Он приложил палец к переносице, чуть подумал и потянул себя за кончик носа.

— Как вам нравится жизнь диверсанта? Понравится ли вашим слушателем неприкрашенный рассказ о ней?

Густые усы дернулись в улыбке, и Джеллико отвернулся, не дожидаясь ответа.

В ту же ночь Джеллико сообщил своей команде — тринадцать человек, державшихся за животы, изо всех сил старающихся сдержаться, — что им предстоит убить Роммеля. Никаких уверток насчет похищения. Они смотрели на него, как на сумасшедшего.

— Дело будет неприятное, джентльмены. Стрелковый тир. Они нас никак не ждут. Прошу вас — если кому-то требуется объяснять — оставить свои человеколюбивые инстинкты на борту подлодки и подобрать их по возвращении. Ясно? Пленных не брать, живых не оставлять.