Преторианцы

– Дорогие гости! – торжественно провозгласила Манлия Скантилла. – Стихи Салюстия о войнах Марка Аврелия пробудили в нас всех воспоминания о тех славных временах. Пусть тяжелых, трагических, но славных! Сколько хороших римлян не вернулось с берегов Данубия! Многие из нас потеряли там своих друзей и близких. Почтим же их память, как это делали наши далекие предки!

Гости отреагировали по-разному. Кто-то морщился, думая, что старуха зря взяла на себя роль распорядителя вечера и только навевает скуку, когда все хотят развлекаться. При правлении Пертинакса в Риме почти нет никаких развлечений, так и тут еще предлагают тосковать по предкам. Кто-то из гостей махнул на слова Скантиллы рукой и продолжил пить, лишь немногие с интересом стали ждать, что произойдет дальше.

Ливия прошептала Александру, чтобы он реже обращал внимание на чашу с вином, и тот кивнул.

– Прости меня, – ответил он и легко притронулся губами к щеке Ливии.

Она почувствовала, как страх, словно лед, сковывающий ее душу, начал оттаивать.

– Я хочу представить вам атлета Нарцисса! – воскликнула Манлия Скантилла. – Сегодня он исполнит роль храброго римского легионера.

Из дверей появился Нарцисс в доспехах гладиатора-секутора. Большой прямоугольный щит и гладиус и впрямь делали его похожим на легионера. Правая рука секутора была защищена пластинчатой маникой, торс прикрыт лишь набедренной повязкой, так что левая рука, грудь и живот привлекали внимание великолепными рельефными мышцами. Нарцисс поприветствовал общество традиционным: «Сальве!» и надел шлем, поданный рабом.

Гости стали недоуменно переглядываться. Коммод выступал в роли гладиатора-секутора, и у всех память еще бурлила воспоминаниями о его выступлениях в амфитеатре, когда все патриции в обязательном порядке приходили смотреть на своего императора.

– Против легионера, закаленного в боях, из северного леса выходят толпы диких маркоманов! – продолжала исполнять роль глашатая жена Дидия Юлиана.

Из боковых дверей показались шесть варваров – гладиаторы, одетые в меховые плащи, шкуры волков и медведей, с рогатинами, копьями, топорами. Варвары крались осторожно, окружая Нарцисса. Между столом, вокруг которого возлежали гости, и дверьми в экседру было довольно много пространства для боя. Рабы предварительно вынесли отсюда почти все предметы мебели.

– Дорогие гости, в вашей власти сказать гладиаторам, будут они биться до смерти во имя памяти наших предков или до изнеможения одной из сторон?

Гости выпили много. К тому же они понимали, драться до изнеможения – это слишком долго и им может наскучить, поэтому большинство прогорланило:

– До смерти!

Гай Фульвий Плавтиан громче всех ратовал за кровавый бой. Истинный наследник эпохи Коммода, он любил гладиаторские поединки, попойки и разврат. Он удивлялся, как это он еще занимает должность префекта вигилов, ведь несколько лет назад Пертинакс, будучи проконсулом Африки, выгнал его туда с позором за алчность и разнузданность. Будучи в Африке префектом, отвечающим за сохранность и постройку дорог и курьерскую службу, Плавтиан погряз в жуткой коррупции. Пертинакс раскрыл его преступные махинации, но в Риме такой человек, как Плавтиан, пригодился Коммоду. Теперь он думал, что дни его на этом посту сочтены. Пертинакс помнит его взятки. Дидий Юлиан знал шаткое положение Плавтиана и потому всячески привечал, надеясь на его помощь в будущем.

Плавтиан предложил делать ставки на то, кто победит, и сам поставил десять ауреусов на победу Нарцисса. Луций Марин поддержал его и швырнул на стол двадцать ауреусов также за Нарцисса. Но так как все остальные гости верили, что победит любимый атлет Коммода и у варваров-маркоманов нет шансов, то ставок больше не последовало и Плавтиан с Марином забрали свои деньги. Анния Корнифиция не захотела смотреть кровавый поединок, он слишком напоминал ей о ее кровожадном брате и о гибели мужа и сына. Она демонстративно встала и ушла в другую комнату. Марин сначала колебался, не зная, как поступить, но затем желание обладать прекрасной Корнифицией преодолело жажду зрелища, и он последовал за ней под одобрительную ухмылку Дидия Юлиана, желавшего, чтобы каждому гостю в его доме было уютно.

Ливии тоже захотелось уйти, но она знала, что ей вряд ли предоставят какую-то отдельную комнату, а вот ходить одной среди рабов в атриуме, вестибуле или на балконе ей не хотелось. Вот если бы с ней вышел Александр, но он с интересом наблюдал за боем. Ливия опустила глаза, не желая смотреть. Однако вскоре она почувствовала на себе пристальный взгляд и подняла глаза. Марк Силий Мессала возлежал напротив нее, заняв место ушедшей Корнифиции. Он поглядывал то на бой, то на Ливию и не спеша потягивал вино, изредка ковыряя серебряной вилкой в салате.