Преторианцы

– Думаю, что поэт еще слишком молод, чтобы его сравнивать с историком-классиком, – ответил Александр.

– А что думает прекрасная Ливия? – спросил Мессала, и в глазах его промелькнул озорной огонек.

– Я думаю, что вообще не стоит сравнивать поэта и историка. Поэт много фантазирует, идеализирует, показывает нам события ярче и интереснее, чем они могли быть на самом деле. У историка задача совсем иная. Но если вас интересует мое мнение, то стихи Салюстия мне понравились.

– Однако, Ливия, ты не могла не заменить несколько огрехов в строфах! И еще местами строфы были слишком перегружены эпитетами. Может, только мне так показалось?

В ответ Ливия, не разбирающаяся в тонкостях поэзии, очаровательно улыбнулась, и этот знак сенатор принял за согласие с его точкой зрения.

– А мне кажется, стихи о войне оказались сейчас не совсем уместны! – поддержал разговор консул Квинт Соссий Фалькон. – Кровь, трупы – все это ни к чему в обществе, которое собралось, чтобы развлечься. Хорошо, что мы не дослушали поэму до конца.

– А я бы купил ее! – сказал всадник Луций Дидий Марин. – В смысле, поэму, если бы она была издана. Мне она очень понравилась. Время Марка Аврелия достойно того, чтобы им восхищались и через сотни и тысячи лет.

– Через тысячу лет нас забудут, – произнес Мессала.

– Если останутся книги, которые напишут о нашем времени, а возможно, и о нас, то мы станем вечны, как боги! – ответил Марин, любуясь Аннией Корнифицией, задумчиво слушавшей беседу.

– Если тебе так понравились стихи, так издай их, – подал идею консул Фалькон.

– Ты прав, я пойду спрошу у Дидия Юлиана об этом поэте, – ответил Марин.

– Юлиана спрашивать бесполезно, обратись к его жене, это она где-то разыскала Салюстия. Мне донесли по секрету.

– Благодарю за подсказку, консул.

Луций Марин, поглощенный красотой Корнифиции, не сразу двинулся в сторону Манлии Скантиллы, дававшей распоряжение рабам относительно стола. Богач Марин давно был влюблен в дочь Марка Аврелия. Страсть поглощала его все сильнее. Он старался появляться везде, где бы ни находилась Корнифиция. Они лишь несколько раз разговаривали при свидетелях, но сегодня Марин решил дальше не откладывать изъявление своих чувств. Скандальная связь Аннии Корнифиции с Пертинаксом после гибели ее мужа и сына больно ранила его, ведь он сам бы хотел оказаться в ее постели вместо префекта Рима. Теперь, когда его соглядатаи установили, что у Корнифиции сейчас нет любовника, Марин понял – его час настал.

Он прилег рядом с ней за столом, пользуясь тем, что ее соседи временно встали.

– Анния, я отыщу этого поэта и издам его стихи, и подарю книгу тебе, в память о твоем великом отце.

Корнифиция посмотрела на него устало, но благосклонно. Она прекрасно понимала, для чего этот разговор и добрые слова о Марке Аврелии. Марин уже несколько месяцев следовал за ней по пятам. Она ждала, когда этот красивый, еще довольно молодой мужчина, богатый и влиятельный, сделает решительный шаг. Корнифиция не могла и не хотела быть одна. Маленький сын, убитый центурионом, подосланным Коммодом, каждую ночь приходил во сне. А когда она оставалась наедине с собой, ей казалось, что она видит мертвого сына наяву. Корнифиция устала стойко держать себя на людях, как, наверное, и полагалось дочери императора-философа. Ей просто хотелось любить и быть любимой.

– Говорят, что у тебя, Луций Марин, в саду стоит копия самой знаменитой работы Праксителя – Афродиты Книдской? Это правда или люди говорят пустое? – сказала Анния Корнифиция, очаровательно улыбнувшись влюбленному в нее всаднику.

– Да, в моем саду много и других копий знаменитых греческих статуй. Но все они прах, да и все великие произведения искусства – просто пыль по сравнению с твоей божественной красотой!

– Остерегись, Луций Марин! – усмехнулась Корнифиция. – Искусство обычно посвящают богам. Как бы боги не разгневались на тебя за такое сравнение.

– Единственное, чем они могут наказать меня, это невозможностью видеть тебя!

Марин смотрел на нее пламенно и в то же время нежно. Убитый муж – Петроний Сура Мамертин, за которого ее выдали еще девочкой, никогда не смотрел на нее так. Она думала, что он никогда ее и не любил. Брак устроили их отцы. Душа Корнифиции бросилась навстречу новому, яркому, настоящему, глубокому. Марин взял ее руку в свою. Анния в ответ крепко сплела свои пальцы с горячими пальцами Луция Марина.

Дидий Юлиан, закончив разговор с одним из приглашенных сенаторов, подошел к Александру и Ливии, осведомившись, как здоровье императора. Его мягкий, слегка заискивающий и потому кажущийся совершенно неискренним голос раздражал Александра. Он ответил как можно более сдержанно и веско, что Пертинакс в полном здравии.

– Вы вдвоем прибыли ко мне прямо из палатинского дворца? – спросил Дидий Юлиан. – Может быть, поделитесь последними сплетнями, слухами, а? За чашей фалернского!

– Да, мы прямо из дворца! – гордо выпалил Александр, не догадываясь, что сенатор знает, какое действительно он занимает положение при дворе, а точнее – абсолютно никакого.