Домой они привезли свежую эстетику и новый взгляд на жизнь. В то время мужская одежда англичан была представлена мешковатыми покроями и скучными цветами, а на лицо не наносился никакой макияж. Парики были скромными и подходили разве что почтенным отцам и безнадежным старикам. Но молодые путешественники не желали сливаться с монохромной толпой. И вот они начали ходить по мощеным улицам Лондона на сверкающих узких каблуках, в ярких нарядах и с «женским» макияжем: белая тональная основа, накрашенные губы и румяные щеки. Довершали образ напудренные парики, которые возвышались на полметра и украшались изысканными крошечными шляпками, сидевшими на макушке, словно птицы в гнездах-з
Постепенно мода проникла в пригороды, небольшие города и сельскую местность. Вскоре молодежь рабочего класса, служащие и ремесленники переняли стиль макарони. Популярная карикатура под названием «Что, это мой сын Том?» (What, is this my son Tom?) представляет это явление глазами отца. На ней озадаченный фермер тростью тычет в шляпку на массивном парике юноши, недоумевая и ужасаясь, что Том выбрал такой гротескный стиль одежды. «Честный фермер, приехав в город, с трудом узнает собственного сына…» — гласит подпись.
На париках все не закончилось. Макарони были одержимы красотой и, не отставая от шикарных женщин, стремились к идеальному фарфоровому образу. Их напудренные парики безупречно сочетались с кожей. Существовали ночные маски против веснушек, кольдкремы, зубные порошки и освежители дыхания — некоторые из них прописывались врачами, другие были самодельными. Красная краска наносилась треугольником на середину губ, а также на щеки, чтобы придать коже молодой блеск. Другой популярной косметической тенденцией среди мужчин и женщин были мушки — бархатные наклейки в форме полумесяцев, сердец, бриллиантов, звезд или точек. Они использовались для скрытия оспин.
Все это не нравилось мужчинам старшего поколения, которые считали, что молодым людям неприлично разгуливать в таком эпатажном виде. Пресса быстро стала одержима макарони, начала склонять их на все лады. В одном из журналов написали, что «экстравагантные прически макарони, казалось, сразу говорили об их приверженности артистизму, декадансу и стремлению к удовольствиям»; в другом — что «такая фигура, надушенная и благоухающая, с пучком кружев, торчащим под подбородком, озадачивает обычного прохожего. Как определить пол подобного существа?»
Каким бы токсичным и гомофобным ни казался этот отрывок сейчас, подобная риторика была нормой, когда речь шла о макарони и их влиянии на британскую культуру. Это наглядно показывает, насколько старшее поколение боялось самой перспективы более либерального будущего. А тем временем макарони вдохновляли художников, скульпторов и драматургов. Серия портретов макарони, выполненных супругами Мэтью и Мэри Дарли, стала всемирно известной. Наброски запечатлели макарони в повседневной жизни. Сегодня многие из них хранятся в Метрополитен-музее в Нью-Йорке. Макарони даже послужили источником вдохновения для популярных песен того времени, таких как «Янки-дудл». «Янки-дудл отправился в город / Верхом на пони, / Засунул перо в шляпу / И назвал его макарони» — это был выпад поп-культуры против американских «янки», которых считали невежественными и невоспитанными. (Конечно, позже американцы переняли эту песню и с гордостью заявили, что они не такие высокопарные, как англичане…)
Стиль, уверенность, внимание к деталям превратили молодых макарони в ослепительные живые произведения искусства. Они приобрели огромную популярность, едва появившись, но всего через десятилетие оказались в немилости. К 1780-м годам они полностью утратили поддержку общества после десятилетия успешных кампаний в прессе, направленных против них. Многочисленные пародийные пьесы и песни перестали быть просто невинным юмором. Ядовитые материалы, в которых их называли «неженками», «женщинами», «обезьянами», «вещами», «гомосексуалами» и даже «гермафродитами», снова набирали силу. К 1800-м для мужчин считалось табу наносить макияж, выбирать эпатажную одежду и вообще проявлять интерес к самовыражению. С эпохой Просвещения пришли интеллектуалы новой породы, которые воспринимали моду и красоту как излишество. Близился, пожалуй, самый скучный период самовыражения, известный как викторианская эпоха, когда все подобие яркого веселья было окрашено в мрачные и унылые черно-белые тона.