Превращение

Мы нежились под лучами утреннего солнышка, а Лир тем временем скользил по волнам. Все с интересом наблюдали, задрав вверх головы и хвосты. Я перевернулся на живот и изогнулся, плотно сложив ноги вместе, как поднятый хвост.

– На западе есть лосось, – рассказал, вернувшись, Лир. – Его так много, что стоит открыть рот, как он сам в него запрыгивает. Кто со мной?

Пляж оживился, все ринулись к воде. Я бросился вперёд, разбрасывая ногами гальку, и нырнул. Мгновенно передо мной возник Лир, преградив дорогу.

– Сегодня мы поплывём слишком далеко для тебя, – сказал он тоном, не терпящим возражений. Потом он увидел маму, которая вернулась на берег. – Идём, Уна, – позвал Лир. – Аран сможет позаботиться о себе до полудня. Лосось такой большой и вкусный!

В ответ мама запрокинула голову. В этот момент на берег выползла бабушка. Она быстро взглянула на каждого из нас, уловив выражения лиц, и нарочито громко закряхтела:

– Ох, старые мои кости! После вчерашнего заплыва всё болит, – её голова опустилась. – Я, пожалуй, останусь.

Мама посмотрела на бабушку, потом на меня и на Лира.

– Плыви, Уна, – сказала бабушка. – Мы с Араном пока побудем наедине с нашими историями.

Мама и Лир, улыбаясь, переглянулись, и мама устремилась в воду. Мгновение спустя в центре бухты показались две головы. Их тела сблизились, и вскоре они пропали из вида.

Я вышел на берег, сердито пиная ногами воду. Снова бросили, да ещё и побоялись оставить одного. Они что, вообще мне не доверяют?!

Лишь только я дошёл до бабушки, как она вновь поползла в воду.

– Умираю от голода, – сказала она, на сей раз без всякого кряхтения. – Подожди здесь, я что-нибудь поймаю.

– Я и сам могу поймать, – сказал я, но она уже исчезла.

А спустя несколько мгновений вновь появилась, держа в пасти сельдь. Бабушка взяла рыбу когтями и аккуратно откусила голову, затем острыми зубами сняла кожу, обнажив блестящее мясо.

– Налетай! – позвала она.

Я перевернулся, и бабушка уронила кусок мне в руки. Увы, сельдь была не такая вкусная, как лосось.

На берегу бабушка вытянулась во весь рост на солнышке и похлопала по камешкам рядом с собой.

– Не хочу историй, – сказал я и скрестил руки на груди.

Она заурчала.

– Это хорошо, а то меня в сон клонит. Мои старые ласты нуждаются в отдыхе, – от солнечного марева и дрёмы речь бабушки становилась всё медленней. – Будь рядом и не подходи к воде, а то твоя мама шкуру с меня спустит. Давай, повторяй: от бурных приливов и бурных отливов…

Я вздохнул и продекламировал:

От бурных приливов и бурных отливов,
От водоворотов игривых,
От косаток, акул и людей —
Шелки, беги поскорей!

– Всё правильно, – сказала она, зевая. И, сложив ласты на животе, опустила голову, а спустя мгновение уже доносился храп из её плоского носа.

Я сидел и смотрел на волны. Потом взял дублоны и начал играть, пуская с их помощью солнечных зайчиков по поверхности воды. Затем решил проверить, насколько они твёрдые, и бросил монеты о скалу.

– Хватит шуметь! – заворчала бабушка.

Я подержал кругляши в ладонях и подождал, пока она вновь захрапит, а потом тихонько поднялся на ноги. Мне не хотелось сидеть тут и ждать, пока все остальные вернутся с полными животами и с посвежевшими от приключений физиономиями. Раз уж я застрял здесь, пойду исследовать остров, а бабушка даже не узнает о том, что я уходил.

Я пересёк берег и взобрался по скалистому холму. На вершине оглянулся. Сверху бабушка казалась такой маленькой, что уместилась бы у меня на ладони.

Летевшая с северной стороны чайка начала снижаться и опустилась на землю у самых моих ног. Это была вчерашняя чайка.

– История? – прокричала она, уставившись на меня. Я медлил с ответом, и она клюнула мою ногу. – История!

Я понимал птичий язык лучше всех в клане, но ограничился фразой:

– Большой заплыв. Без чаек.

И позвенел дублонами в руке.

Глаза чайки напряглись.

– Что? – спросила она, глядя на мою руку. – Дай!

Я наклонился и показал ей монеты. Она с недоверием клюнула одну.

– Ничего хорошего, – сказала она. Вероятно, ожидала чего-то съедобного. Затем подняла голову, прислушиваясь к чему-то, чего я не мог услышать, и полетела, не попрощавшись.

Я последовал за ней, прыгая с камня на камень. Путь перегородил утёс, и я взобрался на него.

Обрыв под моими ногами заканчивался бухтой со скалами. В проёмах между ними, с противоположной стороны, можно было разглядеть мелькавшие волны. Посреди пляжа одиноко возвышался гладкий валун, величественный, словно трон великого вождя. Это было отличное место для создания каменных картин.

Я нашёл достаточно широкую расщелину, чтобы протиснуться, и скользнул вниз. Под конец стало тесновато, и я цеплялся за выступы, пока не смог спрыгнуть на землю.

В бушующем прибое я нашёл самые круглые и гладкие камни. Потом залез на большой валун и, усевшись, принялся выкладывать из камешков дугу. Рисунок превращался в крутую спираль: сначала белые камни, потом чёрные, потом кроваво-красные. А на конце огненным хвостом кометы сияли дублоны.