Превращение

Человек запустил руку под отвисшую оранжевую кожу на груди. Казалось, кожа имеет углубление в этом месте, похожее на мешок клюва пеликана. Я с удивлением смотрел, как незнакомец достал оттуда страшный серебряный зуб. Какой хищник мог иметь такой длинный, тонкий и прямой зуб? Его кончик блестел, точно лёд. Я дрожал, но не мог отвести взгляда.

Человек вновь вытащил что-то сбоку и начал разворачивать с шуршанием, присущим сухим водорослям. Он достал что-то похожее на кусок мяса. Зуб блестел и резал – человек подносил тоненькие волокна ко рту. Он резал и жевал, резал и жевал.

Может быть, это был тюлень?

Я сильно толкнул камень. Он хрустнул и вывалился мне в руку. Щебень и каменная пыль с шумом посыпались вниз. Я замер.

Человек обернулся и посмотрел на утёс так, словно до этого не видел его. Он спрыгнул и направился в мою сторону, ступая по хрустящей гальке. В руках ничего не было. Наверное, серебряный зуб остался под кожей на груди. Зуб был таким острым, что мог бы разрезать меня на тонкие полоски, как тот кусок мяса, съеденный человеком. Мама бы не нашла ни кусочка.

Я крепко сжал в руке булыжник.

У подножия утёса человек ухватился за каменный выступ, поднял ногу и начал карабкаться, глядя вверх в поисках следующего выступа. Его глаза были светло-зелёными, не такими, как тёмные глаза шелки.

Человек поднимался всё выше. Он не смотрел в мою сторону, а значит, шёл не на запах, но его взгляд вот-вот должен был упереться в моё укрытие. Он мог услышать стук моего сердца. Он был на расстоянии человеческого роста. Нельзя дать ему возможность выхватить зуб. Мне придётся протиснуться мимо него и спрыгнуть. Я взглянул на груду валунов у подножия утёса, прикидывая расстояние.

Меж волн появилась чья-то голова.

Мама!

За ней показался Лир, а следом и весь клан со свирепыми и решительными физиономиями. Последней появилась бабушка, двигаясь медленнее остальных. Как же далеко и быстро ей пришлось плыть, чтобы привести подмогу!

Они вновь скрылись под водой. По ряби на воде стало понятно, что они приближаются к лодке.

Мама осторожно ползла по берегу. Шелест камешков под ней ничем не отличался от шуршания гальки в волнах прибоя. Оскалив зубы, она перекусила верёвку так, что та повисла дохлой змеёй, и незаметно вернулась в воду.

Вода забурлила, и лодка покатилась по камням назад.

Человек резко повернул голову. Его глаза округлились. Мой клан скрывался под лодкой, и казалось, будто она сама идёт против течения.

– Стой! – кричал он, словно лодка могла его слушаться, но судно двигалось всё быстрее в сторону открытого океана.

Человек спрыгнул и побежал, крича от ужаса так, словно остров был наполнен чудовищами.

Мой страх окончательно исчез. Человек теперь выглядел не опасным, а, скорее, нелепым: его ноги работали быстрее, чем крылья буревестника. Он свернул к валуну-трону, схватил серебряный зуб, который, как выяснилось, всё это время был там, и устремился в воду. Незнакомец бросился вплавь, если это можно было так назвать: от его неуклюжих конечностей было больше брызг, чем пользы. В небе над ним глумились и визжали чайки.

Лодка остановилась, противясь волнам, чтобы человек смог её догнать. Он уцепился за борт и едва её не перевернул, накренив в сторону. Вдруг вода забурлила, и лодка перестала крениться, словно ожидая, когда человек залезет в неё. Едва его ноги коснулись дна, как судёнышко выровнялось и понеслось в сторону мыса. Он ухватился за палки, раскачивая тело взад и вперёд, и лодка скрылась за скалами.

Плеск стих где-то вдали.

Теперь в бухте появлялись одна сияющая голова за другой. Воздух взорвался от фырканья, радостных рыков и громких хлопков ластами по воде.

Я выглянул из укрытия и помахал им, вызвав довольные улыбки в ответ. Я лихо соскочил с утёса и побежал по горячим от солнца камням. Моя семья, мой народ! Они все пришли за мной!

Когда они доплыли до берега, я стал бегать от одного к другому, легко и свободно, вообразив себя верхом на белом от пены гребне волны. Я бросился обнимать бабушку, а потом мы катались по тёплой гальке. Лир вышел на берег прямо возле меня, гордо вскидывая голову так, как если бы изгнание человека было исключительно его заслугой.

Никогда прежде я не ощущал столь сильной любви к своему клану, как в этот момент. Все окружили меня кольцом, их мокрые шкуры блестели на солнце, а мощные спины выгибались.

– Вы видели его? – воскликнула Мойра. – Выражение его лица!

Я вскочил на ноги, высматривая маму. Она же пропустит всё веселье! Мама была в бухте, плавая кругами и опустив голову под воду. Едва я хотел позвать её, как она нырнула и исчезла из виду.

– Хорошо, что мы придержали лодку, а то он бы её до сих пор догонял, – сказал Кормак. – Такие худые и беспомощные руки! – Он бешено замахал ластами, чтобы изобразить сказанное. Я смеялся до боли в животе.

Но потом его слова вдруг отразились в моём сознании. Худые. Беспомощные. Я опустил взгляд на свои собственные руки.

Мойра изогнулась полумесяцем:

– Ты думаешь, только его руки были забавными? А как же дрыгающиеся ноги?