Превратности культуры

«Вы хотите сказать, что "Горе от ума" Грибоедов написал, чтобы защитить вполне реального человека, диссидента Чацкого от "фамусовского общества", а Шекспир сочинил "Ромео и Джульетту", дабы привлечь к ответственности известного провокатора и клеветника Яго? Неужели вы мечтаете о том, чтобы Театр Сатиры ставил скетчи по мотивам откровений Пархоменко, а в Большом ставили оперы по либретто Шендеровича? Если так, то вопрос "Нет пьес? " действительно не актуален».

К сожалению, я так и успел задать вопрос по поводу спектаклей Ромео Кастеллуччи, поскольку Ларина свой ЖЖ закрыла. А жаль! Жаль не ЖЖ, который прекратил своё существование, но обидно за читателей, которые лишены возможности узнать мнение человека, который неплохо разбирается в искусстве. Что ж, придётся разбираться самому, а для начала привожу отрывок из Википедии, посвящённый особенностям творчества упомянутого режиссёра:

«Режиссёр отстаивает принцип синтеза искусств в перформативном театральном действе, центром которого выступает тело… В некоторых спектаклях режиссёр стирает грань между игровым и документальным. Так, в постановке "Орфея и Эвридики" Глюка в театре Ла Монне участвовала парализованная девушка, слушавшая трансляцию в больничной палате в режиме реального времени. В постановке "Волшебной флейты" Моцарта в том же театре участвовали слепые женщины и мужчины, перенесшие ожоговые травмы».

Однако этим материалом я не ограничился – в 2010 году побывал на лекции театроведа Марины Давыдовой, которая представила что-то вроде видеоотчёта о Венецианской биеннале. Случилось это в уютном подвальчике в Большом Козихинском переулке между несколькими глотками выдержанного виски – видимо, поэтому впечатления остались довольно смутные. Позже я попытался выразить их словами, и получился вот такой, весьма короткий текст:

«Был на лекции о театре. Видел бабу! Баба как баба. Не в пример иным критикессам даже симпатичная. Сначала забралась в аквариум и бултыхалась там с мужиком. Потом дала покусать себя собакам. И вдруг, раздевшись догола, полезла по стене. Тут как раз начался всемирный потоп. С крыши полетели матерчатые куклы и матерная ругань на китайском языке…»

На самом деле, всё было не так. Был и потоп, и куклы, и собаки… Но по стене лез мужчина, а не женщина – ей это оказалось не под силу. Что касается приведённого выше текста, то меня извиняет не рюмка выпитого алкоголя, но пережитое впечатление, которое другими словами невозможно передать. Льва Толстого мог хватить удар при виде этого перфоманса, но мы люди ко всему привычные. А вот Толстой даже пьес Уильяма Шекспира на дух не выносил – вот что он написал в статье под названием «О Шекспире и о драме», опубликованной в ноябре 1906 года в газете «Русское слово»:

«Помню то удивленье, которое я испытал при первом чтении Шекспира. Я ожидал получить большое эстетическое наслаждение. Но, прочтя одно за другим считающиеся лучшими его произведения: "Короля Лира", "Ромео и Юлию", "Гамлета", "Макбета", я не только не испытал наслаждения, но почувствовал неотразимое отвращение, скуку и недоумение о том, я ли безумен, находя ничтожными и прямо дурными произведения, которые считаются верхом совершенства всем образованным миром, или безумно то значение, которое приписывается этим образованным миром произведениям Шекспира».

Обвинить в безумии «значение» просто рука не поднимается – нельзя же допустить, что слово обладает разумом! Возможно, речь идёт о безумии поклонников Шекспира? Но в том же можно упрекнуть и поклонников творчества Някрошюса или Кастеллуччи. В самом деле, на чём основана слава Райхельгауза, Серебрянникова и других «авангардистов»? Как ни странно, ответ находим в статье Льва Толстого:

«Объяснение этой удивительной славы есть только одно: слава эта есть одно из тех эпидемических внушений, которым всегда подвергались и подвергаются люди. Такие внушения всегда были и есть и во всех самых различных областях жизни… С развитием прессы эпидемии эти сделались особенно поразительны».

Тут очень кстати вспомнились строки, которые Эдуард Багрицкий посвятил реформатору театра Всеволоду Мейерхольду:

Пышноголового Мольера

Сменяет нынче Мейерхольд.

Он ищет новые дороги,

Его движения – грубы…

Дрожи, театр старья, в тревоге:

Тебя он вскинет на дыбы!

Не хочу, чтобы меня поняли превратно – я не ретроград, но всему должна быть мера. Помнится, я был в восторге от спектаклей, которые студент выпускного курса Лёша Левинский ставил в школе-студии МХАТ, используя в классической драме элементы пантомимы. «Мизантроп» Мольера и «Мещанская свадьба» Брехта словно бы засияли новыми красками, но эти краски не заслонили то, что хотел сказать художник.

После спектакля Левинского по пьесе Брехта я записал свои впечатления – это был поток сознания или что-то в этом роде: