Превратности судьбы

За пару дней до моего отъезда в Москву мы с Пьером продолжили наш спор. Помнится, был дивный вечер, мы сидим и пьём. Боюсь только, что ни Пьер, ни я не смогли бы объяснить, зачем снова этот разговор затеяли. Такое впечатление, будто, начавшись ещё года три назад, битва двух титанов завершится лишь тогда, когда один из нас рухнет бездыханным. В иных обстоятельствах можно было бы предположить, что цель не имеет отношения к политике. Желание выглядеть сильным в глазах любимой женщины или намерение попросту отбить у оппонента его прелестную подругу – вот то, что заставляет привлекать доселе никем не озвученные аргументы, изощряться в логике, попутно прибегая к таким надёжным инструментам, как ирония и, конечно же, сарказм. Но здесь было совсем не так. Здесь словно бы кто-то дёргал нас за ниточки, словно бы каждый из нас открывал свой рот, даже не имея подобного желания. Вполне возможно, что это самая настоящая болезнь. Честно говоря, у меня давно уже возникло подозрение, что ни политики, ни экономики вовсе нет, что их не существует. Есть только психология, психоаналитика и психиатрия…

– Влад, ты не прав. Зачем Моисей сорок лет водил евреев по пустыне? Затем, чтобы умерло поколение рабов и появилось поколение свободных людей…

– Ладно, предположим – дождались, и нет рабов. А дальше не знаете, что делать. Стоите посреди пустыни и аукаете. А вам в ответ Моисей с Лазурного берега по мобильнику указания даёт: «Сто километров вправо, потом тысячу налево, а там и до процветания рукой подать».

Пьер рассмеялся, а Эстер почему-то не смешно. Наверное, обиделась за Моисея. Да не хотел я никого обидеть!

– Но согласись, что прошлые поколения заслуживают уважения хотя бы за то, что они шли в нужном направлении, – не унимался Пьер.

– В нужном для кого? – я посмотрел на Пьера так, как будто именно он был инициатором этого похода. – Мне вдруг припомнились слова из одной известной пьесы: «те, которые будут жить через сто-двести лет после нас и для которых мы теперь пробиваем дорогу, помянут ли нас добрым словом?» Надо признать, меня вовсе не заботит, помянут или на могилу будет кто-нибудь плевать. Вопрос в другом – туда ли мы пробиваем ту самую дорогу?

– Но ведь история расставила всё по своим местам. Коммунисты потерпели крах, а в мире победили демократия, либерализм, – не удержалась Эстер, вмешавшись в спор.

– Не так всё просто. Скажем, в основе либерализма лежит свобода для всех, за исключением буйно-помешанных и преступников. В основе коммунизма – несвобода до тех пор, пока уровень нравственности народа не будет достаточно высок, во всяком случае, так это замышлялось. Что вызывает сомнения – это свобода для безнравственных людей при господстве либерализма и духовный уровень людей, контролирующих уровень нравственности в то время, пока строят этот самый коммунизм.

– Так что же получается по-твоему, тупик?

– Не знаю. Но с тем, что происходит, не могу смириться. Особое отвращение у меня вызывает тщательно закамуфлированное воровство и ещё больше – его лицемерные защитники. А всё от-того, что все эти «жирные коты» презирают свой народ, считая, что он только того и достоин, чтобы его ограбили.

– Это не так! За что мне презирать французов? – воскликнул Пьер.

– Извини, я что-то увлёкся, это совсем не о тебе.

Я махнул рукой в ту сторону, где, как предполагал, находится восток и великая страна по имени Россия. Собственно говоря, спорил-то я не с Пьером – с теми, кто остался там. К ним были обращены эти слова. Эх, жаль, что не услышат…

– Так чем тебе не по душе защитники свободы? – продолжал допытываться Пьер.

– Тем, что для них права выше обязанностей. Но это означает прямой призыв, по сути, к грабежу. Потому что в соответствии с этим предложением любой человек может получить свободу брать и жрать прежде, чем обязуется соблюдать юридические и нравственные нормы. Вот представь себе, что сейчас стоит за этой дверью человек. Ты готов дать ему полную свободу? – я обратился к Пьеру.

– Ты что имеешь в виду?

– В том-то и дело, что, не зная, кто он и что, давать ему все мыслимые права недопустимо. Что если там стоит сейчас потенциальный насильник, сексуальный маньяк, а ты, даже не глядя на него, доверяешь ему охранять свою жену.

Вижу, что Эстер стало не по себе, а в глазах Пьера возникла паника. Похоже, он вообразил себе именно такую ситуацию.

– Это к чему ты клонишь?

– А к тому, что нельзя никому давать никакие гражданские права, если он не готов уважать права других сограждан и соблюдать прочие обязательства перед обществом. А хочешь обойтись без обязательств, построй избушку в глубине тайги, там и живи.

– Нет уж, такая жизнь мне не по душе.

– Тогда докажи, что твои желания, интересы не противоречат интересам общества.

– Ну, тут пошли какие-то закавыки, непонятные мне тонкости. Как мне это доказать? Я этого не представляю.

– А жаль! Потому что корень всех проблем в духовной сфере, в сфере нравственности.

– И всё-таки я настаиваю на примате экономики над всем остальным, – не сдавался Пьер.