Превратности судьбы

Ну вот и я надеюсь. Пытаюсь переосмыслить прожитую жизнь, в который уже раз понять: а кто же я такой, кому и чем может угрожать моё существование?

– Ты конформист!

Это снова Он. Ах, как у него всё просто!

– Да, ты конформист. Но только не тот, кто при любых обстоятельствах готов служить официальной власти, какой бы она ни была, – он, видимо, ткнул указательным пальцем куда-то вверх и продолжал: – Нет, конформизм в твоём случае – это приспособление к власти более могущественной, к власти денег, к тому, что признано теперь самым главным в обществе. В той, прошлой жизни ты пытался приспособиться, но потерпел, как нам известно, крах. И что теперь? Теперь ты рад, что у тебя наконец-то получилось, – и как бы подводя итог своему краткому эссе на тему моего мировоззрения: – Ты новый тип конформиста. Таких в России раньше не было.

Мне не хотелось с ним об этом спорить. Конформизм, нон-конформизм… Да что говорить, просто модные понятия! А тут на весах моя жизнь, репутация, любимая работа.

– Послушай, допустим, что ты прав. Однако от того, что я приспособленец, никому не жарко и не холодно.

– Ой ли? Неужели всё уже забыл?

– А что я должен вспоминать? Вроде бы ничего такого не было…

– Ну да, в этой истории с Сержем ты оказался совершенно ни при чём.

– Но в чём я виноват? В том, что не смог отказать в маленькой услуге?

– Ничего себе маленькая! Ты же подставил его под удар!

– Да ничего подобного! Ему ничто не угрожает…

– Ой, вот только этого не надо! Меня ты не обманешь.

Я развёл руками, словно бы у меня нет слов. Очень уж не хотелось повторять избитые, много раз опробованные аргументы в таком деле.

– Это реальность, нам не дано предугадать, что с нами будет, и ничего тут не поделаешь.

– Так ты признаёшь, что цель этой акции в том, чтобы выманить его в Россию?

– Вовсе нет! Как только такое в голову могло прийти? – честно говоря, я и в самом деле возмущён.

– Не надоело врать? Уж я-то всё про тебя знаю. Тебе позвонил бывший коллега, тоже отставник… А впрочем, нет. Насколько я помню, тебя по суду тогда уволили.

– Память у тебя совсем дырявая. Через суд я только хотел восстановиться…

Вот слышу смех. Чувствую, что он не прочь поиздеваться надо мной. Похоже, намеренно провоцирует, добивается, чтобы я ему признался. Но в чём?

– И откуда такая неистребимая любовь к работе в «органах»?

– Ты всё равно это не поймёшь…

– Так вот, тебе позвонили и назначили встречу в мастерской у знакомого тебе художника, он как раз устраивал вечеринку по случаю своей персональной выставки. Там-то за рюмкой коньяка и объяснили, что нужно поучаствовать в некой акции. Это было связано с твоей поездкой в Париж. Ты поначалу отказался, а потом тебе намекнули, что могут запретить покидать Россию, как бывшему сотруднику, носителю секретной информацией… Ну, это всё понятно.

– Да не было ничего такого!

Он снова засмеялся.

– За что тебя уважаю – за профессионализм! Врать будешь до тех пор, пока не окажешься у расстрельной стенки.

– Сам-то попридержи язык! И нечего мне тут заливать про то, чего попросту не могло быть и на самом деле не было.

– Да ладно, чёрт с тобой! Пусть всё это плод моей фантазии. Но мне интересно, вот как бы ты поступил, если бы догадался, что в этом заинтересованы спецслужбы, если бы перед тобой маячили угроза стать невыездным?

Ну как мне ему объяснить? Дело же вовсе не в запрете покидать страну.

– Пойми, даже если предположить, что я кое-что подозревал… что я догадывался, будто дело тут нечистое и не обошлось без участия «конторы», ты одного не понимаешь – для человека крайне важно ощущение свободы…

– Так что, могли и посадить?

– Да нет же! Ты снова не о том! – я уже начинал терять тер-пение. – Свобода! Когда она есть, её не замечаешь. Это слишком привычно, как утренний кофе, или как лёгкий звук, когда стучишь по клавиатуре ноутбука. Но стоит сломаться кофеварке или забарахлит виндоуз в твоём компьютере, и ты понимаешь, что всё – у тебя отобрали нечто самое необходимое для жизни. Тебя лишили того, без чего существование немыслимо, просто невозможно. Тебя лишили ощущения свободы!

– Как-то слишком уж примитивно. Я про кофеварку…

– Не придирайся. Это только для примера.

– Но нельзя же всё сводить только к ощущениям.

– А что такое, по-твоему, свобода?

Он задумался. Видимо, и для него нелегко, при всех его способностях, найти объяснение тому, что слишком привычно и естественно, а потому простому определению не поддаётся. Это как дважды два – попробуй, докажи, что это не пять, не семь, а именно четыре. Мне интересно, как он вывернется. К тому же я могу предположить, что у него весьма своеобразное понимание свободы.

– Свобода… Ну, это как грибы. Красивые, их приятно собирать. Но если жрать все без разбора, можно отравиться. Примерно так я себе это представляю…

Я ничего не ответил. Эти кулинарные сравнения никогда меня не возбуждали. Хотя в них и была кое-какая доля истины, но к моему случаю это не имело отношения. Какое может быть обжорство? Да при моих весьма умеренных потребностях было бы странно даже говорить об этом!