Превратности судьбы

Но вот зачем пишу? Чтобы кого-то позабавить? Или надеюсь, что прочитают и задумаются? Конечно, нельзя заставить любого человека изменить собственное мнение. Однако можно как-то подсказать. Помочь разобраться в том, что происходит. Ну вот и я в меру сил пытаюсь это сделать…

– И всё же, чего ты хочешь? Такое впечатление, что чем-то недоволен.

– Да, господи, какие у меня могут быть претензии? Я что-то вроде тени. Вот выключишь свет, и меня не станет.

– Опять лукавишь. В последнее время стал появляться только в темноте…

– Я подаю сигнал, это как звонок будильника. А ты садишься за стол, включаешь лампу, и вот мы начинаем…

– Что ж, я готов.

Глава 31. Если любишь…

Все эти домыслы по поводу моей прошлой жизни изрядно раздражали. То любопытная Эстер пристаёт с ненужными вопросами, то возникает Он и начинает упрекать бог знает в чём, хотя сам прекрасно знает, что не было ничего подобного. Во всяком случае, должен понимать, что в прежние времена нередко приходилось делать то, о чём теперь вспоминаешь без особого восторга, это мягко говоря. Однако какое отношение имеет моё прошлое к тому, что я пишу в своих романах? Да большинство тех, кто в восторге от сочинений графа Льва Толстого, понятия не имеет, что он натворил в те времена, когда даже не мечтал о славе великого писателя. Да уж, судьба! А в финале – бегство. Бегство в никуда. Не собираюсь сравнивать, но вот и мне, воз-можно, предстоит что-нибудь такое… Ну а пока без вопросов, конечно же, не обойтись. Мало им автобиографии! Хорошо хоть, Катрин не пристаёт.

Но вот сегодня она меня и спрашивает:

– А правда, что ты работал в КГБ?

– Господь с тобой! Да неужели ты веришь всему тому, что я когда-то написал?

– Уж и не знаю, верить мне тебе или не верить. Вот ты говорил, что всё забыл. Но ведь про меня и про Полину там почти всё правда…

Ах, это растяжимое «почти»! Словно бы воздушный шар, который можно надувать и надувать… до тех самых пор, пока не лопнет. Смешение правды и вранья, логики, фантазии и нелепых подозрений.

– Видишь ли, в нашей жизни всё так перемешано, что иногда даже самому не разобраться, было это или просто выдумал. Ну вот и я считал, что работает моё воображение, а ведь на самом деле всё, что связано с тобой, мне подсказала моя память. Однако что поделаешь, если этого не сознавал, поскольку доктора уж очень постарались.

Она больше не спрашивала, а я молчал. Возможно, если бы я всё про себя ей рассказал, она бы поняла. Ну а поняв, простила. Как может быть иначе, если любишь?

Но временами меня мучил странный, пожалуй, неуместный в нынешних обстоятельствах вопрос – почему Катрин полюбила именно меня, при том, что в её любви я не сомневался? Об истинных причинах, если они были, можно было лишь догадываться. А задавать глупые вопросы не решался.

Конечно, главную роль сыграла жуткая история, когда я защитил её от тех злодеев. Кларисса, Томочка… Кто там был ещё?.. Конечно, Полина ей рассказывала обо мне. Но в том, что это были рассказы добрые, без каких либо намёков на мои скверные привычки и не очень-то простой характер – вот в этом я очень сомневаюсь. Важно было и то, что оба мы оказались тогда в крайне сложной ситуации, могли рассчитывать только друг на друга. Как ни удивительно, сработало.

И всё же мысль об одной из возможных причин привязанности Катрин не давала мне покоя до сих пор. За свою короткую карьеру путаны Катрин всегда «работала» в маске, таково было её условие с самого начала, и те, кто видел её лицо, теперь должны быть далеко от Москвы, в лагерной зоне, где ничем не могли повредить ни ей, ни мне. И лишь один я всё знал о её недавнем прошлом. Или почти всё. Потому что она так и не сказала, кто послал её ко мне, как собранные мной материалы оказались в прокуратуре и почему тех осудили, а я остался на свободе, если свободой можно было бы назвать годичное пребывание в больнице для закоренелых психов. На эти вопросы так и не нашлось ответа, а спрашивать Катрин, повторюсь, я не хотел. Слишком уж непрочным мне казался наш союз, всё в любой момент может измениться, и Катрин уйдёт. Вот ведь и тогда она ушла…

Однако сейчас мне хочется определённости, мне нужно всё понять, даже если это ненадолго, даже если скоро мы расстанемся. Но как в этом разобраться, если по-прежнему во мне живут два разных, два совершенно непохожих человека. Один всё повторяет и повторяет, и не устаёт бесконечно повторять: «Я не могу без тебя! Я вспоминаю твои глаза, твой взгляд, твои волосы, твоё прикосновение к моим губам…» И есть другой – он смотрит оценивающе и строго: «Вот ты уйдёшь через полчаса, я запишу что-то из новых впечатлений, потом немного подремлю, потом сяду за стол, чтобы снова писать. А вечером ты опять придёшь, и мы с тобой займёмся вновь любовью. Это, если мне захочется».

– И какой же ты? – спрашивает она.

– Когда ты здесь, я тот, первый. А когда тебя нет, наверное, второй… А какая ты на самом деле?

– Ты хочешь знать? Я столько раз давала тебе эту возможность…