Прежде чем их повесят

— Я был не то чтобы в битве, скорее — чуть позади. Я всегда считал, что передний край — неудачное место для участия в битве, из-за дикого шума тебя никто не слышит. Кроме того, шансы быть убитым там слишком высоки.

— Несомненно. И как наши дела?

— Гурки все еще снаружи, и я бы сказал, что дела не так уж плохи. Не думаю, что мертвые со мной согласились бы, да кто их спросит? — Коска радостно почесал шею. — Сегодня мы справились. Но завтра, послезавтра — кто знает? На подкрепление надежды по-прежнему нет? — Глокта покачал головой, и стириец резко вдохнул. — Мне-то, конечно, все равно, но, возможно, вы захотите отойти, пока бухта еще в наших руках.

«Все готовы отойти. Даже я». Глокта фыркнул.

— Я на поводке у закрытого совета, а они говорят «Нет». Честь короля не позволит этого, говорят они, а его честь явно дороже наших жизней.

Коска задрал брови.

— Честь? А что это за чертовщина? Каждый судит по-своему. Ее не выпьешь. Ее не трахнешь. Чем у тебя ее больше, тем тебе хуже; а если ее вовсе нет, тебе ничуть не жалко. — Он покачал головой. — А некоторые считают — это лучшее в мире.

— Ага, — пробормотал Глокта, облизнув пустые десны.

«Честь стоит меньше, чем нога или зубы. Я дорого заплатил за этот урок».

Он вгляделся в смутный силуэт внешних стен, усеянных кострами. Еще доносились неясные звуки битвы, изредка горящая стрела взлетала в небо и падала в разгромленные трущобы. Даже сейчас эта чертовщина продолжается. Глокта глубоко вздохнул.

— Какие у нас шансы продержаться еще неделю?

— Еще неделю? — Коска выпятил губы. — Умеренные.

— Две недели?

— Две? — Коска прищелкнул языком. — Хуже.

— Значит, рассчитывать на месяц — безнадежное дело.

— Очень точно сказано — безнадежное.

— Вы словно наслаждаетесь ситуацией.

— Я? Безнадежные дела — мое ремесло. — Коска улыбнулся. — Только в такие дни я чувствую себя живым.

«Знакомое чувство».

— Держите внешние стены, сколько сможете, потом отходите. Стены Верхнего города — наша следующая линия обороны.

Улыбку Коски было видно даже в темноте.

— Держать сколько сможем, потом отходить! Жду не дождусь!

— Возможно, стоит приготовить нашим гуркским гостям несколько сюрпризов, если они все-таки пройдут стены. Всякие там… — Глокта неопределенно помахал рукой. — Веревки-ловушки, замаскированные ямы, шипы, обмазанные экскрементами, и все такое. Подозреваю, у вас есть опыт в войне подобного рода.

— У меня есть опыт в войне любого рода. — Коска щелкнул каблуками и четко отсалютовал. — Шипы и экскременты! Это делает вам честь.

«Это война. И здесь единственная честь — победа».

— Кстати, о чести. Вы бы сообщили нашему другу генералу Виссбруку, где будут ловушки. Было бы неприятно, если бы он сам случайно напоролся.

— Разумеется, наставник. Ужасно неприятно.

Глокта почувствовал, как его рука на парапете сжалась в кулак.

— Пусть гурки заплатят за каждый шаг по нашей земле.

«Пусть заплатят за мою пропавшую ногу».

— За каждый дюйм земли.

«За мои пропавшие зубы».

— За каждую чахлую лачугу, и жалкую хижину, и бесполезный клочок грязи.

«За мои слезящиеся глаза, кривую спину и омерзительную тень жизни».

Глокта облизал голые десны.

— Пусть заплатят.

— Прекрасно! — согласился Коска. — Хороший гурк — мертвый гурк!

Наемник повернулся кругом и зашагал в Цитадель, звеня шпорами, оставив Глокту в одиночестве на плоской крыше.

«Неделя? Да. Две недели? Возможно. Дольше? Безнадежно. Пусть нет кораблей, но старый балагур Юлвей все же был прав. И Эйдер была права. Шансов не имелось с самого начала. После всех наших усилий, после всех жертв Дагоска наверняка падет. Это только вопрос времени.»

Глокта глядел на темнеющий город. В сумерках трудно определить, где суша и где море, где лампы на кораблях и где огни в окнах домов, где факелы на такелажах судов и где факелы трущоб. Осталось только смешение крохотных огоньков, кружащих друг вокруг друга, пропадающих в пустоте. Только одно осталось неизменным.

Нам конец. Не сегодня, но скоро. Мы окружены, и сеть будет только затягиваться. Это только вопрос времени.

Шрамы

Один за другим Ферро сняла швы — аккуратно разрезая нитку острием блестящего ножа, осторожно вытягивая стежки из кожи Луфара; кончики смуглых пальцев двигались проворно и уверенно, желтые глаза сузились от сосредоточенности. Логен следил за ее работой и только покачивал головой, дивясь мастерству. Ему приходилось видеть такую работу, но никогда — столь искусную. Луфару, с виду, даже не было больно, а он последнее время часто жаловался на боль.

— Нужна новая повязка?

— Нет. Оставим — пусть дышит. — Выскользнул последний стежок, Ферро отбросила окровавленные обрывки нитки и выпрямилась, стоя на коленях, чтобы рассмотреть, что получилось.