Прежде чем их повесят

— Уверен, вы понимаете, что репутация беспощадного может быть полезной. Великого правителя, особенно в такой большой и многообразной стране, как Гуркхул, должны бояться. Можно добиваться и любви, но это уже роскошь. Главное — страх. Чего бы вы ни наслушались, Уфман — ни за мир, ни за войну. Он за… как это у вас говорится? Необходимость. Он за правильное средство в нужный момент.

— Весьма разумно, — пробормотал Глокта.

— Сейчас — мир. Милосердие. Уступки. Эти средства отвечают его целям, если даже не отвечают целям… других. — Он коснулся лба кончиками пальцев. — И вот он послал меня узнать — отвечают ли они вашим целям.

— Так-так-так. Могущественный Уфман-уль-Дошт проявляет мягкость и предлагает мир. В странное время мы живем, да, Тулкис? Гурки научились любить своих врагов? Или просто боятся?

— Не обязательно любить врага или даже бояться его, чтобы жаждать мира. Достаточно любить себя.

— В самом деле?

— Да. Я потерял двух сыновей в войнах между нашими странами. Одного — при Ульриохе, в последнюю войну. Он был священником и сгорел там вместе с храмом. Другой погиб недавно, при осаде Дагоски. Он возглавил атаку, когда пробили первую брешь.

Глокта нахмурился и потянул шею.

«Град арбалетных стрел. Крохотные фигурки, падающие на камни».

— Это была смелая атака.

— На войне смелым достается больше всех.

— Верно. Я сочувствую вашим утратам.

«Хотя особого горя не ощущаю».

— Спасибо за искреннее сочувствие. Бог счел уместным наградить меня еще тремя сыновьями, но оставшаяся после двух потерянных детей рана не затянется никогда. Словно потерял часть себя. Вот поэтому я считаю, что понимаю, что вы потеряли в тех же войнах. Я сочувствую и вашим утратам.

— Спасибо.

— Мы лидеры. Война происходит, если мы не справляемся. Или нас толкают на ошибку поспешность и глупость. Победа лучше поражения, но… не намного. Поэтому император предлагает мир в надежде, что навсегда будет положен конец враждебности между нашими великими странами. У нас нет серьезного желания пересекать море, чтобы развязать войну, а у вас нет особых интересов на Кантийском континенте. И мы предлагаем мир.

— Это все, что вы предлагаете?

— Все?

— Что подумают наши люди, если мы отдадим Дагоску, за которую так дорого заплатили в последней войне?

— Будем реалистами. Ваши трудности на Севере ставят вас в невыгодное положение. Дагоска потеряна, выбросьте ее из головы. — Тулкис словно задумался на мгновение. — Однако я могу организовать доставку дюжины сундуков в качестве репараций от моего императора вашему королю. Сундуки из ароматного черного дерева, украшенные золотыми листьями, понесут согбенные рабы, которым будут предшествовать смиренные члены правительства императора.

— И что же будет в сундуках?

— Ничего. — Они уставились друг на друга через комнату. — Только гордость. Можете сами придумать, что в них. Целое состояние — гуркское золото, кантийские самоцветы, ладан из-за пустыни. Дороже, чем вся Дагоска. Может, это смягчит людей.

Глокта резко вдохнул и медленно выпустил воздух.

— Мир. И пустые ящики. — Левая нога онемела под столом, и он морщился, двигая ею, и зашипел сквозь десны, пытаясь подняться с кресла. — Я передам ваше предложение моему начальству.

Он уже хотел отвернуться, но Тулкис протянул руку. Глокта посмотрел на нее.

«Кому от этого будет хуже?»

Он потянулся и ответил на рукопожатие.

— Надеюсь, вы сможете их убедить, — сказал гуркский посланник.

«И я надеюсь».

На край Мира

Утром девятого дня пребывания в горах Логен увидел море. Он подтянулся на вершину очередного мучительного подъема и увидел. Тропа круто спускалась к протяженному плоскому участку, а за ним открывалась сияющая линия горизонта. Логен почти ощущал запах и соленый привкус в воздухе. Он бы даже улыбнулся, если бы все не напоминало так о доме.

— Море, — прошептал он.

— Океан, — сказал Байяз.

— Мы пересекли западный континент от берега до берега, — сказал Длинноногий, улыбаясь до ушей. — Мы уже близко.

К обеду они были еще ближе. Тропинка расширилась до грязной дорожки среди полей, разделенных трухлявыми изгородями. В основном это были бурые квадраты вспаханной земли, но кое-где зеленела новая трава или проклевывались овощи, местами колыхались высокие, серые и несъедобного вида озимые. Логен никогда особенно не разбирался в земледелии, но было очевидно, что кто-то занимался этими участками, и совсем недавно.

— Что же за люди живут тут постоянно? — пробормотал Джезаль, подозрительно оглядывая чахлые поля.

— Потомки первопроходцев старых времен. Когда империя рухнула, они остались здесь одни. И преуспели в своем роде.

— Слышите? — прошипела Ферро, прищурившись и уже выуживая стрелу из колчана.

Логен поднял голову, прислушиваясь. Стук, слышный издалека, потом голос, еле слышный на ветру. Логен положил руку на рукоять меча и пригнулся. Он подкрался к покосившемуся участку изгороди и взглянул поверх, Ферро оказалась рядом.