— Откуда столько заботы? — усмехнулась Гермиона, однако её улыбка стала весьма тёплой.
— Обычная мера предосторожности. Если ты нарвёшься на какого-нибудь придурка, то я должен быть уверен, что ты сможешь хотя бы убежать. Иди, садись, снимай ботинок, — приказал Том, кивнув на скамейку.
Она несколько секунд стояла в нерешительности, затем под пристальным взглядом собеседника вернулась к скамье, сняла с плеча сумку, бросая рядом, и наклонилась, чтобы снять обувь. Том долго вдыхал антрацитовый дым, наблюдая за каждым движением Гермионы, и когда та стянула свой носок, он запустил свою свободную руку в карман, достал палочку и взмахнул ею. Порезы затянулись, избавляя Гермиону от дискомфорта в стопе. Она быстро обулась, встала на ноги и, неторопливо хватаясь за свою сумку, спросила:
— Откуда ты знаешь так хорошо целительную магию?
— Если умеешь наносить тяжёлые раны, то нужно уметь их исцелять, — со слабой самодовольной улыбкой отозвался Том, прислонившись спиной к стеллажу с книгами.
— Вижу, опыт у тебя в этом огромный.
Том ничего на это не ответил, продолжая пристально наблюдать за Гермионой с той же улыбкой на губах. Она почувствовала неловкость и, не взглянув на него, на ходу бросила:
— Спасибо.
Том проследил, как та скрылась из вида, и медленно запрокинул голову назад, взглянув на высокий потолок.
За час времени, находясь в своём будущем, он уже понял три вещи: во-первых, у него есть идиотские чувства, которые испытывают его самообладание и затеняют контроль над ситуацией, во-вторых, его чувства отлично мог различать другой человек, будь то хоть вагон раздражения или маленькая капелька тревожности, и в-третьих, любой приступ злости, гнева или других гнетущих эмоций вызывал вспышку тепла в Гермионе, заставляя её тянуться подавить его мрачные чувства, из-за чего его магия пыталась взаимно реагировать на неё, и наоборот.
Что же, Том сам выкопал себе яму этими чувствами, и нужно было определиться, что с этим делать.
Была ли это его магия, или он просто влюбился, как Гермиона в него?
Конечно, это магия! Том даже не думал в этом сомневаться. Для него это представлялось так, что кусочек его магии находился в Гермионе, а он, соответственно, тянулся к нему, чтобы воссоединиться. Это логично. Но это раздражало.
Нужно ли ему было вытаскивать из неё свои чувства или следует оставить всё, как есть, и быть уверенным, что Гермиона не оступится с его пути? Ощущения от таких мыслей были двоякими. Прежде всего, Том чувствовал в себе сильное любопытство от того, что должно произойти, когда их магия соприкоснётся. Ожидает ли его ещё один сюрприз, или касание к его же магии, находящейся в Гермионе, ничего не изменит? Второе — злость на самого себя. Один час — это было слишком мало для того, чтобы перетерпеть в себе ощущения от своей ошибки, а она была грубой и глупой. Как он не додумался до того, что может наступить в свой же капкан, а Гермиона додумалась?
Сейчас он ярко чувствовал, как его восхищает сообразительность Гермионы и в то же время раздражает. Будь на её месте другая девчонка: глупая, наивная и попросту безмозглая — то было бы всё намного легче и явно без зарывания себя в яму. Ему бы не пришлось даже включать логику, анализировать чужой характер и поступки, а просто достаточно было бы очаровать глупышку, и дело сделано. Но Гермиона не была глупышкой, с ней пришлось неплохо повозиться и прийти к крайним мерам: сыграть на её слабостях и идеалах. Он всегда считал, что все девушки бесполезные и ни на что не способные. Когда он учился в школе, некоторые чистокровные волшебницы вызывали у него интерес своими талантами и возможностями, но эти способности были наглухо перерезаны одной единственной причиной: они должны выйти замуж и быть под покровительством своего мужа. Это уже говорило об их несостоятельности, а значит, девушкам и женщинам не место в кругу его близких приятелей, которые увидели в нём восходящего лидера, способного реализовать их желания, какими бы они ни были, и воплотить все их мечтания в жизнь. Женщин легко можно очаровать, запудрить им голову, заставить легко сменить сторону и даже не получить на это сопротивления.